Чарльз Буковски: Ham on Rye

статья от 14 марта 2016 года

Я не был ни мизантропом, ни женоненавистником, но мне нравилось одиночество.
Хорошо сидеть себе где-нибудь в закутке, курить и попивать. Я всегда был лучшей компанией самому себе.

«Пиши пьяным, редактируй трезвым». Полная чушь, не находите? Ведь если ты пишешь пьяным, то пишешь от души. Из самого нутра. А потом что — взять и испоганить всё своими трезвыми запутавшимися мыслишками? Нет, Хэм определённо слегка заблуждался. Но все уже схватили эту его цитату и восхищаются ею. Ну как же! Пьяный писатель — это же так здорово! А потом наблюдают, что он этакое выдаст. Чего можно ожидать от пьяного графомана, засыпающего только под утро в сигаретном дыму, постоянно расчёсывающего свою боль до крови и заново бьющего по своим старым переломам с одной только целью — чтобы вышло максимально честно? Чтобы понравилось.

Что такое алкоголизм? Ну если честно и открыто говорить? Это невозможность написать на всеобщее обозрение фразу: ПОМОГИТЕ МНЕ! Человеку может быть плохо от кредитов, от неустроенности, от одиночества. И если он привык молчать, если он никого никогда ни о чём не просит – он начнёт пить. Просто нальёт и опрокинет ещё один стакан – не важно, с чем: с портвейном, виски или типичным девичьим коктейлем. Просто никогда не спрашивайте пьяных ни о чём, если не можете им помочь. Они никогда не расскажут вам в чём их беда. Если вы не на одной кухне с ними. Да и то есть вероятность, что вас просто пошлют к чёртовой матери или вообще вышвырнут вашу задницу за дверь, чтобы остаться в спокойном пьяном одиночестве. Состоянии, из которого уже не хочется выходить. Не хочется, потому что ты знаешь, что будет завтра. И послезавтра. И через неделю. Ты прекрасно понимаешь, что один этот чёртов день будет похож на другой и уже не хочешь видеть это мелькание дат. Великий Меркьюри когда-то сказал: «Если завтра я умру, мне наплевать. Я действительно все успел сделать». И любому творческому человеку можно приписать эту фразу, грубо говоря. Сотни и тысячи людей подпишутся под ней. Даже если они находятся на вершине популярности или пике вдохновения. Ведь творческий человек запускает движение механизма лишь для того, чтобы посмотреть, как он работает. Он не ищет выгоды, ему важен сам момент. Осознавание себя включённым в этот процесс. А те, кто стремится запустить машину, получить продукт и выгодно его продать — не художники вовсе, но меркантильное быдло, которое гонится за наживой. Как бы это ни звучало пафосно, но так оно и есть. И дело не в том, что художник гонится за великой идеей. Просто он не умеет больше ничего, кроме как включать эту машину. Не умеет зарабатывать и получать деньги. Не умеет себя рекламировать и продавать. И если этим никто не занимается, то в жизни художника настают плохие времена.

Стать писателем очень легко — нужно просто быть ненормальным. В этом году у нас в гостях слишком много писателей. Видимо, время тому пришло. Но тот человек, который посетит «Лабиринты» сегодня — не писатель даже. Ему ничего не пришлось сочинять. И всё его литературное наследие — это пачка фактически биографических работ. Человек, добившийся звания Старого Козла — высшей награды в пьяном, честном и нищем литературном мире. Талант уровня грязного прокуренного подъезда, измазанного слюной. Гений Дна, от произведений которого в своё время начал работать сам Великий Том Уэйтс. Тот, кто пишет по 10 страниц в день. За три недели выпивает 20 бутылок виски, 35 бутылок пива, выкуривает 80 сигар. Чарльз Буковски у нас в гостях.

Все хотят быть счастливыми. Абсолютно никто не хочет быть несчастным. Простое правило, о котором мы начинаем забывать. Но зачастую в погоне за личным счастьем мы калечим жизни близких людей, обуславливая это их неспособностью быть сильнее. Существуют моменты, дни и люди, которые во все стороны сыплют искрами. И общаясь в определённых компаниях и обстоятельствах, кто-то уже не подозревает, что он — всего лишь бочка с порохом. И приближаться к определённым личностям в определённый момент (а к некоторым и в абсолютно любой день) просто не стоит. И сколько спичек обуглилось от яркого костра, который, взорвавшись снопом искр, сперва напугал кого-то, потом сжёг дотла, и в итоге потух сам? С писателями такое тоже случается. К некоторым просто нельзя подходить определённому сорту людей — они рискуют полыхнуть и взорваться. Для других же эти писаки — просто хлам под ногами. Отсыревший табак. Отсыревший порох.

В возрасте трёх лет Генри (в последствии Чарльз, а в прошлом — Генрих) вместе с родителями преодолеет океан и из родного Андернаха переберётся в Балтимор. К переезду подтолкнёт финансовый кризис, который накроет родную Германию Генри после второй мировой войны. Впрочем, Америка в этом плане не преподнесёт великих подарков — уже через шесть лет её захлестнёт волной Великая Депрессия и денег не будет снова. Уже тут, далеко от дома. Переезд сказался на Генри несколько негативно — в школе он с трудом пытается отучиться от немецкого акцента, никогда не «вылезает вперёд» и ведёт себя как среднестатистический, не слишком проблемный ребёнок. В этой прослойке, как многие из вас знают, оказываются дети, которые не хотят популярности и известности. И именно они становятся целевой аудиторий для всяческих достаточно грубых шуточек, которые им приходится переносить. Нет, некоторые из них, конечно, начинают этому сопротивляться, чем и подписывают себе, образно говоря, смертный приговор, становясь любимыми целями для издевательств. Ведь многим закомплексованным хулиганам, стремящимся к популярности в классе или школе, так приятно довести до слёз других. Генри никогда не был тем, кто жалуется, потому обходился немногочисленными грубыми подколами. Дома ситуация обстояла примерно так же, как и в школе — место хулиганов занимал его отец. Генри Буковски-старший некогда был немецким солдатом. Его железный крест позже будет украшать машину Чарльза как память о родной Германии. Знаете, есть такая категория бирюлек, которые вешаются на зеркало?

Сейчас же Буковски-старший, пытающийся окончательно изменить обстановку и стать настоящим американцем, уже вводит на территории дома ряд излишне грубых и суровых законов. Когда ты работаешь с газонокосилкой, парень, ты должен пройти по лужайке два раза. Потом привести в окончательный порядок её края и осмотреть весь газон на наличие одиноко торчащих над ровным газоном травинок, срезая их садовыми ножницами. Иначе случится беда.

Беда случалась, как правило, по субботам. Счастливый Буковски-старший находил не срезанную травинку, опрометью бежал к своей жене, по пути крича: «Пропустил, пропустил! Смотри, он пропустил одну!». Потом в дело, конечно же, шёл любимый ремень для правки ножей. Чарльз будет вспоминать это в одной из своих книг. «Хлеб с ветчиной» станет, пожалуй, самым культовым произведением автора, хотя художественного вымысла там практически нет. Нравы Балтимора, еженедельные порки на протяжении долгих лет, особенности взросления подростков. И когда тебя бьют ремнём — нельзя кричать. Отец, этот сукин сын, он может подумать, что ты — слабый. Это, наверное, ещё больше его раззадорило бы. Сложно сказать — Чарльз никогда не кричал. Кроме самого последнего его общения с отцовским ремнём, которое произойдёт, когда мальчик уже будет старше десяти лет. После этого случая отец уже никогда не поднимет на ребёнка руку. Но надо ли? В 13 лет на фоне чудовищных стрессов от еженедельных домашних наказаний и школьных издёвок у Генри уже начнётся эта ужасающая форма воспаления сальных желёз, от которой он будет дико комплексовать. Издевательства в школе, конечно же, усилятся. Да и всё это случается снова-таки не вовремя — вопрос относительно подружек вот-вот будет открыт, на носу — выпускной. Дети чувствуют, что взрослеют. И только Чарльз понимает, что ему совсем не хочется, чтобы время бежало вперёд. Ему вообще ничего не хочется. Хочется спрятаться в тёмную комнату и не высовываться оттуда, чтобы никто не видел этих чудовищных прыщей, которые будут усыпать его лицо и плечи. Выбоины после них, как следы от чёртовых копыт, позже покроют лицо Буковски и придадут ему определённую узнаваемость, которая сперва может оттолкнуть, но потом покажется просто спецификой внешности.

Сложно рассуждать о специфике внешности, когда речь идёт о выщербленном, пропитанном табаком и алкоголем писателем. Чарльз не общается с девочками совсем. Его друзья в школе — такие же странные изгои. И однажды один из его приятелей приведёт Буковски в подвал своего дома, где будут стоять огромные деревянные бочки с вином. Так произойдёт знакомство Чарльза с тем, что поведёт его далее по жизни.

Нет, он, конечно же, не начнёт запойно пить в 15 лет. Хотя бы потому, что отец мог просто убить за подобные выходки. Хотя однажды в возрасте 16-ти лет он придёт домой пьяный, его стошнит на палас, и отец будет возить Генри по этой самой луже, пока тот не пустит в дело кулаки. После этого конфликта Генри-старший уже никогда не поднимет руку на сына. Да и вообще у него будут более важные дела — не опозориться перед соседями, например. Каждый день Генри Буковски-старший садился в машину и уезжал до самого вечера. Он болтался чёрт знает где, но хотел, чтобы соседи считали, что в эти трудные для всех времена, когда вокруг так много безработных, он работает. Нигде он не работал. Но говорил всем о том, что он — инженер.

Будущий писатель уже совсем скоро увидит этот контраст — старшекурсники на шикарных автомобилях. Ждут своих подружек. И уж точно не моют голову хозяйственным мылом. Они принадлежали к некому другому миру. Миру, о котором Генри просто не мог даже разрешить себе думать. Он расскажет об этом медсестре, обрабатывающей его раны после сеанса удаления фурункулов электроиглой — человеку, который увидит его один-единственный раз, но чьё имя ему запомнится навсегда. В первую очередь за её доброе отношение. В «Хлебе с ветчиной» он будет вспоминать, как врачи устроили нелепый консилиум, абсолютно не понимая, что делать с молодым человеком, чьи фурункулы размером уже с грецкий орех усыпают все плечи и лицо. Они подшучивали и посмеивались, сравнивая его с пациентами, у которых не так уж всё и плохо, увидь они это. В итоге врачи так и не поняли, что нужно с этим всем делать, провели сеанс лечения электроиглой, удалив всё это недоразумение и назначив Генри дренажирование и ультрафиолет. Но что могли врачи, когда даже его отец не мог добиться результата. Он подсовывал сыну жгучие мази, которые заставлял держать на себе намного дольше, чем указано в инструкции, после чего терпевший до последнего Генри, получавший ожоги поверх своих болячек, бежал смывать эти ужасные мази водой, получая от отца за то, что не держал их ещё дольше. Инженер с трудным характером.

И если вы думаете, что всё это безумие, которое окружает Буковски с самого детства родит чистую и наивную литературу — вы ошибаетесь. Грязные цитаты, скверные слова и тяжёлые мысли — вот чем наполнены произведения человека, навек сдружившегося с Тургеневым, Достоевским и Хемингуэем.

Наш сегодняшний гость знает о женщинах всё. И знает самых разных женщин. От самых красивых и шикарных, которых он провожал исключительно взглядом, до чудесных и милых, общение которых с Генри, к тому времени уже известным под именем Чарльз Буковски, являлось серьёзной ошибкой. Он видел и знал женщин, от которых передёрнулся бы любой другой — порочных и грязных. Как внешне, так и в своих привычках. И все женщины, как им и свойственно, до самой старости нашего сегодняшнего героя старались манипулировать им. Либо использовать его в своих целях, либо пытаться привить ему какие-то черты характера и образа жизни, которые нужны были им. Отчаявшимся женщинам свойственно крутить интриги с первым попавшимся сумасшедшим. Но интереснее, конечно же, заниматься подобным хобби не с последним бездеятельным уродом, а с тем, кто хоть и находится в грязи на уровень ниже тебя, но ещё может связать пару слов — в такой ситуации женщина может сохранить не только самооценку, но и почувствовать некоторое превосходство, которое даст ей сил жить дальше. Любой писатель — это эксперимент для женщины, который даёт ей массу новых открытий. В основном, конечно, плохих. Потому что все писатели, независимо от своего уровня, в чём-то неврастеники или просто неуживчивые психи. И Чарльз — наглядный тому пример. Но сколько опыта могут вынести женщины из этого общения! Уму непостижимо! И их право уйти, вильнув хвостом. В этом сила женского характера — оставить, забыть. Писатель же из этой бездны горя или последующего запоя выносит в мир чудесные творения. И пусть благословят Боги женщин, которые бросают писателей!

Чарльз никогда не забудет свой первый опыт общения с женщиной. Они встретятся в баре и она, со слов Буковски, действительно будет напоминать жирную свинью — пьяную и грязную, от которой чудовищно разило табаком и алкоголем. И первый секс с точки зрения Чарльза — выматывающее и действительно сложное занятие. Когда ты настолько пытаешься удовлетворить женщину, что после измочаливающего траханья становишься похож на изжёванный кусок бумаги. «Боже, неужели это и есть секс?! Почему же о нём тогда так много говорят!?» К этому времени фактически бездомный Буковски подрабатывает любыми способами. В 41-ом году он уехал из дома и начал скитаться по Америке в надежде найти сюжеты для настоящих книг об окружающей его жизни. И он найдёт их в собственной судьбе, прозябая на бесчеловечной работе в почтамте или сутками напиваясь дома. Впрочем, алкоголь и работе не мешал: ночью Чарльз пил, потом обязательно что-то писал и под утро отправлялся на почту, в прямом смысле этого слова истекая потом прямо на рабочем месте. Понимаете... когда работаешь на сортировке типографии, иногда приходится расфасовывать письма с такой скоростью, что, поднимаясь со своего кресла, действительно без преувеличений обнаруживаешь под собой лужу пота. Таким способом проявляется и нервное, и психическое напряжение. В одном из своих интервью он заметит: «Я человек неприятный – это известно всем. Меня восхищают подлецы, сукины сыны, разбойники. Я не люблю гладко выбритых мальчиков, работающих на приличной работе. Мне нравятся отчаянные люди, с шальной башкой, выбитыми зубами и сломанной жизнью. Также меня привлекают опустившиеся женщины, пьяные сучки с размалеванными физиономиями и сползшими чулками. Мне легко находить общий язык с бродягами, потому что я тоже бродяга. Я не люблю правила, мораль, законы и религию. И я не дам, чтобы общество переделывало меня по-своему».

Первые его рассказы будут напечатаны в 44-ом году, когда Чарльзу будет всего 24 года. Однако они не принесут какой-то особой известности. Весь быт Буковски — уличные драки из-за косого взгляда и пьяные шлюхи, рядом с которыми Чарльз не задерживается надолго, но в которых видит женщин. Настоящих женщин. Ведь женщина — это не размалёванная кукла или ломающая из себя недотрогу безвозрастная девочка. Женщина — это тело, пышущее теплом прямо под тобой. Распластанная, доступная не только тебе, но твоя здесь и сейчас. И кто-то скажет, что бляди, попадающие под это описание, уже окончательно потеряли лицо и стали похотливыми животными. Но ведь в каждой женщине гнездится эта самая блядь, разве нет? И ими полнится не только дно общества, но и многочисленные светские тусовки. Не нужно путать понятие «блядь» с понятием «тело». Это абсолютно разные формы жизни. Для второй категории характерно лишь её товарное свойство, а первая категория — это уже образ мысли. И какие бы маски и пудры не наносила на себя подобная похотливая свинья — она навсегда останется такой внутри. Избегать их не стоит, потому что в подавляющем своём большинстве это глубоко несчастные девушки и женщины, которые забили себя палкой по голове в попытках укрыться от себя самих. Не имеющие сил справиться с собственной природой ввиду недостатка понимания, внимания или крепкого в определённых смыслах мужчины, который готов раскатывать их по кровати с вечера до утра. В этом всём нет ничего ужасного или позорного — всего лишь недостаток любви и внимания. До пятидесяти лет Буковски будет фактически бродягой — без стабильной работы, без постоянной крыши над головой. Кочующий из бара в бар, из постели в постель. Потерявшийся, как кажется, в низах общества, но по факту — нашедший свою идею, которую он так хочет выразить.

Роман «Почтамт» увидит свет в 71-ом году и будет основан на впечатлениях Чарльза от работы на почте. К этому моменту с ним уже познакомится Джон Мартин, организовавший в своё время «Black Sparrow Press» и разглядевший в бродяге настоящего писателя со своим уникальным литературным языком и формой мысли. В 69-ом году он предложит Буковски пожизненную зарплату в сто долларов независимо от того, будет он что-то писать или нет. Он ждал больших произведений, ждал крупной прозы и решил таким незамысловатым образом поддержать писателя. Впрочем, до этого ещё пройдёт много времени. И сегодня, к слову сказать, его движение не имеет никакого смысла — можно перескакивать, прыгать, возвращаться. Буковски никогда не менялся. Сам Чарльз будет вспоминать времена, когда на целые сутки из еды у него будет один только шоколадный батончик. Такое ощущение, что они были всегда. И каким сладким был этот шоколад! Вы никогда не пробовали такой — смею вас заверить. Он тает во рту. Он создаёт поистине волшебный эффект, который невозможно сравнить ни с каким другим. Ведь это, чёрт возьми, единственная еда за день!

Впрочем, всё это — прошлое. И к 71-ому Чарльз успеет относительно остепениться. Период его бродяжничества временно прекратится тогда, когда он окажется на больничной койке. От чрезмерного употребления алкоголя у него начнутся обильные кровотечения, откроется язва желудка. Ему сделают множество переливаний крови и посоветуют операцию, а также настрого запретят пить. «Врач скажет — ещё одна бутылка может стать для тебя последней. Но, как вы видите, я пью так же, как и раньше. Не всегда врачам стоит верить», — скажет он уже намного-намного позже. Но снова прыгнем назад во времени. С 55-го по 58-ой Буковски переживает свой второй брак. Чарльз не даст супруге ни денег, ни стабильности, и в конце-концов она уйдёт от него. Очередной разрыв — очередной стимул писать, а также попытка вновь устроиться на почту, с которой он уволился не так давно. В 64-ом у Чарльза родится дочь от очередной его подруги. Он не будет слишком рад этому факту, но и не станет ломать себе руки. Рождение дочери от женщины, которую он будет позже вспоминать как «седую хиппи» и «кривозубую старуху», поможет ему справиться с определёнными жизненными трудностями. «Как-то я даже поднес мясницкий нож себе к глотке как-то ночью на кухне – а потом подумал: полегче, старичок, твоя маленькая девочка, может, еще захочет сходить с тобой в зоопарк. Мороженое, шимпанзе, тигры, зеленые и красные птицы, и солнце – спускается ей на макушку, солнце спускается и заползает в волосы у тебя на руках, полегче, старичок».

Наш сегодняшний герой — и не герой вовсе. Типичный бродяга, не получивший определённую долю внимания в детстве от родителей, нашедший свою женщину лишь в старости и получивший признание в том же уже не молодом возрасте. Тот, чьи главные романы начнут появляться из-под пишущей машинки уже лишь после пятидесяти, после неимоверного числа пережитых трудностей. Чьё альтер-эго Генри Чинаски будет ещё долгое время шагать по миру вместе со своими жизненными проблемами, трудностями и абсолютно асоциальным образом жизни под флагом разброда и шатания. Сегодняшний наш герой за всю свою жизнь напишет всего одну действительно художественную книгу. Он закончит «Макулатуру» незадолго до своей смерти, и она уже не будет нести такого же потока грязного реализма, каким будут заряжены основные романы Буковски, составляющую «одиссею Чинаски», как охарактеризует похождения его главного героя «San Francisco Chronicle». Популярность и известность писателя станут заслугой всего лишь нескольких людей, которые вовремя сумели показать миру бродяжничий талант старого алкоголика Буковски и обречь его на прижизненную популярность. Джон Мартин схватится за первое крупное произведение Чарльза, как только оно выйдет из-под клавиш стрекочущей печатной машинки. Книга сразу же разлетится тиражом в 500 тысяч экземпляров по всему миру. Опубликованные в начале шестидесятых в журнале «Аутсайдер» и издательстве «Луджон Пресс» стихотворения в своё время будут бережно и любя укомплектованы в сборники стихов. К ним приложат руку профессионалы: профессор Луизианского университета Дж. У. Коррингтон лично напишет отзыв и критическую статью, поставив высокую оценку сборнику «It Catches My Heart in Its Hands», а биограф Нил Чирковски даст свою характеристику поэзии Чарльза: «он вызвал настоящую шоковую волну в поэтическом мире. Репутации Буковски совершить квантовый скачок помогало всё — печать, бумага, переплёт, это вводное слово Билла Коррингтона: сама поэзия соответствовала любовной тщательности производства».

Однако, понимания и искры между писателем, критикой и публикой не возникает. Восторженный Сартр как-то скажет, что Буковски — величайший поэт Америки, на что тот ответит сухо, ответит так же, как отвечал всегда: «Говорить, что я поэт – значит причислять меня к компании неоновых гурманов, мерзавцев и лохов, которые маскируются под мудрецов». К этому моменту дочь и бывшая подруга Чарльза уже живут отдельно. Он сам в определённый момент попросил жену и дочь уехать от него и жить где-нибудь подальше от него, обосновывая это тем, что ему и одному денег еле-еле хватает на еду и на съём квартиры. Однако из всего своего небольшого заработка он постоянно находит средства, чтоб хотя бы немного поддерживать содержание дочери. Когда он получает определённые деньги, то часто зовёт семью к себе в гости, чтобы приготовить им что-нибудь вкусное. В одном из кинофильмов, посвящённых Буковски, его дочь расскажет, что эти визиты она запомнит надолго. И вкус приготовленной еды тоже. Конечно, ведь её готовил папа! Папа же между тем уже в 76-ому году женится в третий раз.

К концу 70-ых Буковски уже время от времени выезжает заграницу с чтениями, получая 200 долларов за поездку. Его книгу «Пьянь» экранизируют в 1987-ом, согласовав сценарий с автором. Уже через два года по мотивам грязных идей и мыслишек, которых Чарльз насмотрится сполна, он выпустит новеллу «Голливуд», в которой подробно расскажет о мире чистогана и лжи, которые крутятся в машинерии фабрики грёз.

За свою долгую и странную жизнь алкоголик Буковски сделал и написал больше, чем подавляющее большинство трезвенников, ведущих здоровый образ жизни, в очередной раз доказав теорию горения, когда терять уже нечего, а успех обуславливает способность каждую минуту использовать в целях достижения творческого вдохновения. За свою долгую жизнь он успеет побывать в браке трижды. Он найдёт взаимность только в третий раз, женившись в 56 лет. Но его в каждом браке мучила надежда на ответную любовь, которой так и не удавалось добиться. Чарльз частенько стоял перед окнами и ждал то одну свою жену, то другую. Это не мешало им ходить на сторону, о чём Буковски прекрасно знал и по поводу чего неоднократно закатывал скандалы. Для видимости, конечно же. Если вы включите фильм «Буковски. Рождённый в ЭТО», то в некоторых его кадрах разглядите для себя совсем не характерного Чарльза, который мог подорваться с дивана прямо в середине интервью, лишь заслышав за окном шорох шин по асфальту. Но эта сентиментальность нисколько не мешала ему устраивать головомойки своим жёнам, пьяные дебоши и откровенно скандальные выездные литературные вечера, на которых на сцене непременно раз за разом присутствовал холодильник с пивом для автора, чтобы тот просто мог хотя бы читать свои произведения на большой аудитории. И где нет взрыва — там нет и огня. Там нет активной энергии. Она скомкана, скукожена, зажата. Но когда она разворачивается, во все стороны начинает бить сноп эмоциональных искр! И тот, кто боится подобных салютов, тоже скукожен, скомкан и зажат. Тот, кто пытается привести всё в рамки, всё расчленить, рассмотреть, ИЗучить, ОБучить и опошлить. Люди эти нехотя, совсем не понимая того, что они делают, приводят искусство к состоянию мертвеца, в котором, может, и скрыта некая потенция, но которая укрепилась и оформилась настолько, что уже не может взорваться радужным салютом. Не может фонтанировать и доносить до окружающих важнейшую идею: «Мы живы, ребята! Ещё не всё промеряно, заспиртовано и сложено по корзинам!». И пока энергия не будет поймана и классифицирована — жизнь будет продолжаться. И стоит надеяться, что тупая академичность человеческая никогда не задастся подобной идеей.

И если кто-то из вас читает подобное в первый раз и уже задаётся вопросом «да что же тут такого интересного? Где героизм, талант, счастье!?», то я скажу вам одну простую вещь — к счастью человек готов всегда. Но не всегда он найдёт силы преодолеть трудности. И не всегда станет их преодолевать. Представьте, просто представьте, что не кто-то другой, а именно вы уже через пару часов будете лежать на этом холодном столе патологоанатома. А теперь посмотрите назад и оцените, что вы успели сделать? Предпочитали ли вы готовиться или совершали поступки каждую минуту? Пусть глядя на эти поступки кто-то уже крутит пальцем у виска. Он просто не понял, что в любой из дней ему уже может не хватить времени на то, чтобы понять — нельзя упускать время. И если ты хочешь пить — пей. Если хочешь курить — кури. Ты можешь не беречь своё здоровье — не надо заниматься этим просто потому что все настойчиво об этом зудят. Просто посмотри назад и прими решение по каждому из этих пунктов, ответив в итоге для себя на главный вопрос: Успел ты сделать то, что хотел, или нет? И если тебе не стыдно за то, что ты оставил после себя, если ты считаешь, что выжал из своего потенциала максимум, то что ж — добро пожаловать на борт! Присоединяйся к тем, кто ещё пытается выжать последние капли из своих возможностей, но прекрасно знает, что уже добился многого. Потому не сильно печётся о себе.

Наш сегодняшний герой умрёт в 1994-ом году. Умрёт от лейкемии, с которой будет бороться порядка шести лет. И сперва врачи даже выпишут его домой, но повторные симптомы и слабость, которая не позволит писать, станут тревожными звонками для человека, который поклялся выдавать тексты до самого последнего дня. Старый алкоголик Буковски, великий светлый человек умрёт 9 марта практически в полдень, когда солнце возвышается над горизонтом в своём триумфальном шествии по небосклону. Будет тёплый день. В такие дни Чарльз частенько задёргивал шторы и оставался один на один с бутылочкой пива. Старая-добрая алкогольная классика. Конец романа, имя которому — жизнь.