Туве Янссон: песни одиночества


статья написана в соавторстве с Гнётовой Александрой

Из глубин веков вся информация передавалась в первую очередь
самым надежным и простым способом – через слово.
Люди просто рассказывали друг другу, как всё было на самом деле.
История обрастала новыми подробностями, присказками и нелепыми дополнениями.
Враньем и бахвальством тоже утяжелялась, как водится.
Но в глубине каждой сказки, каждой легенды – всегда нечто важное, случившееся на самом деле.
Анна Островская

Человечество достаточно наигралось в реальность. И плох тот, человек, который не верит в сказки. Плох тот человек, который миф растирает в крошку, водружая на его место серую и унылую повседневность. Ведь из века в век люди рассказывали истории и сказки. О себе, о своих близких, о далёких эпических героях. И жили только этой удивительной верой в добро, свет и настоящую дружбу. Ведь в сказках и историях все эти три необходимые нам составляющие встречаются намного чаще, чем в реальной жизни. Потому и вынужден человек создавать себе героев и платить за их истории дорого, очень дорого, как делают и продолжают делать писатели и публицисты. Ведь иногда выдуманная история намного ближе нам, чем реальный мир, в котором мы, что греха таить, видим намного больше зла, политики и лжи, чем искренности. Она скрывается от нас, как луч солнца скрывается среди туч. Пожирается бытом, пожирается чужими мнениями. "Не стоит жить в грёзах! Спустись с небес на землю!" Но что делать на этой земле без веры в лучшее? Чем жить и на что надеяться? Чем спасаться? И многие - очень многие - начинают творить добрые дела и помогать людям (близким и далёким) тогда, когда осознают тот разрез между пространством уюта и свойственными каждому поколению потрясениями. Войнами, в которых льётся кровь. Бытовыми дрязгами, которыми наполнен наш мир. И так хочется верить, что где-то прямо сегодня вечером в окне загорится тот огонёк, рядом с которым тепло и светло. И хорошо. Где, если ты захочешь, тебе расскажут сотни интересных историй. И выслушают, и поймут. И напоят горячим чаем в прикуску с мёдом и хрустящим домашним печеньем. Даже герои живут передышками. Потому что им есть для кого совершать свои подвиги. Не было бы подвигов, если не было бы людей, которых стоит защищать. И ради которых стоило бы бросаться в пропасти, терять себя. Не было бы смысла искать ту волшебную принцессу, которая по рассеянности своей снова потеряла свой золотой обруч... А потом вместе возвращаться в уютное тепло Дома. Ведь если кометы падают, значит это кому-то нужно. Как ни странно - нужно нашей сегодняшней героине. Чтобы рассказать и показать людям, что нет той серьёзности, которая перед лицом наступающей катастрофы уступила бы любви и дружбе. Нет той выгоды, которая склонила бы весы в свою сторону, когда есть тепло очага и пара удивительных историй на сегодняшний вечер. И всё то добро, которое мы ищем во вне, на самом деле всегда рядом с нами. Стоит лишь дать шанс и любовь, дружба и сказка снова постучатся в ваши двери по завету великой волшебницы. Той, что создала свой маленький уютный мир, где каждое приключение заканчивается тем, чем и должно заканчиваться - уютом и теплом. Любящими сердцами, которые бьются в такт с твоим - таким маленьким и отважным, несомненно героическим сердцем. Туве Янссон в "Лабиринтах".



Любая сказка - это путь. Путь в какое-либо пространство, придуманное его автором. Все сказки объединяет один принцип: этот путь ведёт подальше отсюда. Но, между тем, реализуется именно здесь. Ведь, когда ты закрываешь книгу, ты возвращаешься. Ты возвращаешься из Шира, из Страны Чудес, из Инсмута, из Ехо, из Хайбории. Ты, путешествовавший все эти часы, внезапно находишь себя задремавшим за очередной книгой. И ты сам волен выбирать свою тропу. Можно ютиться в крохотных лачугах на неизвестных островах, можно постараться стать королём железного трона или поучаствовать в заварушках в Плоском Мире. На небосклоне твоих новых земель может быть одно солнце, а может быть и три. Ты становишься бедной сиротой, пытливым изобретателем, открывшим "Лёд-Девять" или Ихтиандром, чьи сильные руки уже спасают из пучины эту прекрасную девушку. Становишься кем-то другим. И мы привыкли слышать очень много о психологах, которые "авторитетно заявляют", что можно попробовать пожить чужой жизнью, прикинуть на себя чужую шкуру. И вот она - сказка. Сказка, читая которую ты уже так или иначе отождествляешь себя с главным героем, сопереживаешь ему, а значит - дышишь воздухом его мира. Человек - эскапист по природе своей. Но важно лишь одно. Чтобы был дом, в который можно вернуться после очередного путешествия.

Старость наступает тогда, когда мы перестаём понимать сказки и миф. Когда нам становится непонятно мифотворчество наших детей. Когда мы уже не верим им и удивляемся их вере в чудеса. Именно тогда мы из героя, которым сами были до сей поры, становимся тем самым драконом, у которого нет пути, чья жизнь - сухая функция на листе бумаги. Чья жизнь посвящена тому, чтобы создавать козни мечтателям, фантазёрам и сталкерам собственных миров. Ведь стоит только подумать насколько серьёзен взрослый человек и становится страшно. По спине действительно пробегает холодок, когда ты видишь эти толпы, яростно спорящие о том, что "раньше было лучше" и старающиеся заработать как можно больше денег для того, чтобы стать ещё богаче и суметь заработать ещё больше, чем прежде. В чём заключается наш смысл? Не смысл какой-то "нашей жизни", но НАШ смысл? В том, чтобы отдавать дань детству, таская своих чад на какие-то спектакли просто потому что "так нужно"? В том, чтобы лгать нашим детям в глаза по поводу того, как всё вокруг устроено? Про то, что изменить вокруг ничего нельзя? Но разве не мы убили сказку? Разве не мы с вами решили, что она должна умереть и на смену ей должно прийти что... деньги? Кредиты, машины? Любовники и любовницы, ложь? Разве сказка менее значима чем всё это нагромождение хлама, который мы тащим в нашу жизнь? Это серьёзный вопрос. Потому молчит человек. Не ответит. Он замуровал себя очень крепко. До него не достучишься словом, на его руках кровь мифа, скатывающаяся купюрами и монетами в бездонные карманы. Но, благо, есть люди, которые ещё создают сказки.

Сказка начинается 9 августа 1914-го года. И мир прекрасно понимает, кто из его детей имеет потенциал писателя, художника или сказочника. Он организовывает этим своим сынам и дочерям особые условия для созревания и потом их руками лепит сам себя. Таким нехитрым образом Туве рождается в семье скульптора и художницы. И когда твой мир особенный - проще создать другой мир, не похожий на те, которые разворачиваются за окном. Сотни хмурых людей вечно недовольны всем. Они грустны не потому что всё плохо, а потому что видят только плохое. Они несчастны не потому что их не понимают, а потому что они не понимают себя и других. В семье Туве всё совсем не так. Здесь каждый имеет право на критику и похвалу. На поддержку. И это очень важная критика и только заслуженная похвала.

В достаточно раннем возрасте дочь Виктора Янссона уже начинает писать картины. Это великое благо быть не таким как все. И кто-то боится, что общество отторгнет его. Но это страшно лишь тем, для кого общество является авторитетной структурой. Но та, что обществу предпочитает творчество, видит авторитет в искусстве. В своём отце - талантливом скульпторе, чьи руки чувствуют сильнее, чем сердце. В своей матери - наследнице знатного шведского рода Хаммарштенов. И эти образы ещё послужат источниками вдохновения для Большого Творческого Огня.

Лишь один момент иногда проявлялся на фоне общего уюта - папа, время от времени, перегибал палку. Свойственный тому времени патриархат ощущался в доме визуально: Виктор не любил женщин. Ни одну кроме Туве и своей жены. Он рисовал образ женщины, как образ существа, неспособного помолчать и пары минут, носящего шляпы в кинотеатр и абсолютно не умеющего позировать. Таких он называл "дамами". Впрочем, только дамы имели шанс быть увековечеными в работах Виктора - его собственная жена, о какой бы любви он не твердил, так и не станет его музой. Зато множество эротичных и раскрепощённых фигур, созданных по образу и подобию натурщиц, Виктор всё-таки создаст. Единственным упоминанием о своей дочери он отметит памятник "Водяным нимфам" в Хельсинки, недалеко от парка Эспланади. Лицо сказочного существа будет перенесено на скульптуру с образа молодой Туве.

Хорошей традицией дома Янссон со временем стали шумные праздники, которые продолжались по несколько дней. В своей книге "Дочь скульптора" Туве Марика Янссон будет вспоминать: "Я люблю папины пирушки. Они могут тянуться много ночей подряд, и мне нравится просыпаться и снова засыпать и чувствовать, как убаюкивают меня дым и музыка, а потом вдруг раздается внезапный вопль, пронзающий холодом сквозь тепло, вплоть до самых ступней ног. Смотреть на все это не стоит, потому что тогда исчезает то, что придумываешь сам. Так бывает всегда." Счастливую версию этих придуманных самой для себя воспоминаний Туве изложит в книге про муми-троллей. Регулярные пирушки в них выглядят так, как девочка хотела их себе представлять. Окно гештальта было снова закрыто на удобный металлический крючок. Во внутреннем доме вновь становилось уютно.


Обеспечить ребёнка - задача весьма сложная, когда деньги дома водятся не всегда. Но если ты хочешь платье - вот оно, уже сшито любящей матерью. Если ты хочешь гавайскую гитару - пожалуйста. К сожалению, за всеми этими удачными приобретениями, из дома уже куда-то исчезает пианино, но исполнение мечты важнее старого чёрного ящика со струнами, верно?

В 14 лет у Туве рождается первый рассказ. Он будет называться "Сара и Пелле и осьминоги Водяного". В 1933-ем году он будет издан и станет скорее удачным дополнением к художественной работе, без которой Янссон просто не представляла свои дни. Ведь Туве Янссон, в первую очередь, художница. И лишь потом писательница. 28 лет её художественной работы принесут миру не только множество карикатур и иллюстраций, но и 170 новых почтовых марок.

А пока что Туве Марике 15 лет. И она впервые слышит о муми-троллях от дяди, в доме которого живёт. Дядя Эйнар часто рассказывал племяннице, что если она ночью будет залезать в шкаф с продуктами, то, пока она спит, придёт муми-тролль и будет дышать холодом ей в шею. Первая зарисовка не заставит себя ждать. Уже в 16 лет девочка будет фантазировать относительно того, как же выглядит этот персонаж. В 40-ом году первое его изображение появится в журнале "Garm", а в 45-ом увидит свет первая книга из цикла - «Муми-тролли и большое наводнение». Она была написана в 38-ом году, но стоически пережила войну и увидела свет уже после Второй Мировой. Туве была убеждена, что в военное время нельзя писать сказки. Что сказки эти будут лицемерными и дурными.

Туве покинет родительский дом в 28 лет. Первая книга о семье муми-троллей, упомянутая выше, родится через год после этого события. В целях реконструкции фундамента детского мира. Она будет рассказывать о семье, у которой много ворчливых соседей. О полном гостей доме, в котором еда появляется сама собой. Многие персонажи - зеркальные отражения реальных людей, а случающиеся в их мире события - отражения событий внешнего мира. Тоска по дому и той атмосфере, которую умела поддержать в нём мать Туве - Сигне Хаммарштен, в дальнейшем будет прослеживаться как в творчестве писательницы, так и в её биографических заметках. Ещё в 14 лет Туве запишет в дневнике: "У мамы важная работа. (…) Я жду того времени, когда смогу помогать маме в работе над иллюстрациями. Мама делает так много работы одна." Неразрывная связь девочки с матерью будет ощущаться на всём протяжении её творчества: быть сильной, как мама. Быть трудолюбивой и выносливой. И хоть автобиография Туве и названа "Дочь скульптора", мать несомненно была самым важным членом их семьи. Её умение разрешать конфликты, её трудолюбие и упорство во всех делах от приготовления котлет, до художественной работы стали для дочери примером. Туве понимала, что семье скульптора тоже время от времени необходим свой внутренний скульптор. Тот, кто сгладит углы и решит конфликт. Тот, у кого хватит сил сохранить хрупкое семейное счастье. После смерти своей матери, она напишет "Дождь": "Как назвать то, что перемежает те бездыханные, краткие периоды сна, во время которых смертельно усталый человек умирает? Это не может быть лишь мука из-за нехватки воздуха, воды, потому что все затихает, и останавливается, и взывает к освобождению, к неумолимому и совершенно чуждому жизни преображению. Старой женщиной овладевали картины, события, происшествия из пережитой ею или пригрезившейся ей в мечтах жизни, все были с ней, быть может, не только те, кто любил ее и жил рядом с ней, но также и те, кто ускользнул от нее, все утраченные возможности… Ведь ты не знаешь, ведь ты ничего не знаешь, но пытаешься найти объяснение в улыбке и нескольких словах, что являются издалека, из мира иного, мира более истинного, нежели тот, что существует на самом деле. Смерть — это ведь всего лишь то, что обрывает все нити, что заставляет тебя умолкнуть. Если долго-долго прислушиваться к дыханию, услышишь вдохи и выдохи — звуки тягостной жизни, которая борется за то, чтобы продолжаться… Вынужденная жизнь продолжает двигаться дальше, протекать среди лекарств и инъекций. Но вдруг все это — вместе взятое — становится ненужным, и подвешивается во всяких склянках и пакетиках, и увозится прочь на резиновых колесиках. Тот, кто умирает, абсолютно чист, абсолютно тих, а потом из серых губ, с изменившегося лица раздается громкий крик, его принято называть «хрип», но это крик усталого тела, которому уже достаточно всего: жизни и ожиданий, достаточно всех этих попыток продолжить то, что кончено, достаточно всех этих подбадриваний и тревожных боязливых забот и хлопот, всей неловкости, всей нежности, всей боли с ее решительностью не показывать всего этого и не пугать того, кого любишь. Смерть во всех ее проявлениях многолика, но она может быть еще и смертью долгой и очень усталой жизни, единственным возгласом, точным завершением того окончательного… подобно тому, как художник на последней странице книги оставляет, придавая ей завершенность, свою виньетку."

В этот момент своего существования добрые и милые муми-тролли на время слепнут от слёз и теряют голос. Они молча смотрят на то, как их создательница выводит на листке бумаги образ своей матери. И муми-мама, чувствуя растворение своего прообраза, становится более статичной. И книги эти начинают саднить ещё сильнее в сердцах тех взрослых детей, которые прожили очередной непростой этап своей жизни. Иногда вынуждены случаться вещи, которые делают литературные образы ещё более близкими нам. Которые ассоциативный ряд превращает в чистую радость или чистую боль. Тот, у кого родился ребёнок, будет бережнее относиться к детству. Тот, кто пережил смерть матери, сможет читать некоторые сказки лишь справляясь с горьким комом в горле.

Летом мама всегда мастерит первый берестяной кораблик тому, кого больше всех любит. Правда, она иногда отдает кораблик кому-нибудь другому, чтобы никого не обидеть. Когда парусник осторожно спускается на воду, он плавно и красиво качается над своим зеркальным отражением и сразу же тронется в путь, словно всегда только и делал, что плавал. И хотя Муми-тролль увидел, что мама забыла сделать шлюпку, он ласково потерся мордочкой о ее мордочку (ощущение было такое, будто прикасаешься к белому бархату) и сказал:
- Такого хорошего кораблика у тебя еще никогда не получалось!



Тот, кто видит души людей обычно старается оказаться от этих самых людей подальше. Это вынужденная мера, потому что коктейль из раздражения, удивления, умиления и смеха (иногда истерического) до добра не доводит - мало кто готов постоянно упражняться в подобной психической выносливости.

Туве Янссон умела смотреть и видеть, слушать и слышать, а главное, обладала достаточным запасом доброты, чтобы стать не психологом, а художником, сказочницей. К слову, многие русские классики тоже обладали этими умениями, но вот с добротой не повезло, и появился у нас Достоевский, Чехов (которого очень любила Туве) и прочие, жгущие огнем сердца людей. Фраза “умеющий видеть - да не ослепнет” в этом случае уже начинает напоминать проклятье, поэтому их сложно винить. Но сейчас мы говорим о той, которая умела защищать себя и свой внутренний мир от мира внешнего. Ассоциация с яйцом, покрытым скорлупой, с уединением, граничащим с отшельничеством - самая верная из возможных. Защитить себя можно только с помощью некого пространства вокруг. Муми-долина, окруженная горами, за которыми находится не самый дружелюбный мир. 34 лета на необитаемом острове Кловахарун расположенном в Северном море, куда можно добраться только на лодке, и то, если море позволит. Маяк на таком же необитаемом острове. Сама Туве говорила о том, что она всегда отдельно ото всех, под стеклянным колпаком.

У финнов есть прекрасная фраза “у него не все муми дома” - означает, что человек не в своем уме. И, пожалуй, это ключ к сказкам Туве Янссон и ко многой её прозе. Каждая ее сказка или новелла - это история про то, как человек справляется со своим одиночеством, с людьми, и с природой. Как ни меняй слагаемые этой формулы - смысл будет неизменен. Поэтому иногда нам, взрослым, так страшно читать ее сказки. Ведь все эти прекрасные обитатели Муми-дола - маленькие архетипы одиночества. Филифьонка, истерично кричащая “оставьте меня все в покое!”, когда на самом деле ее крик заглушает внутреннее и не осознанное “только, пожалуйста, не оставляйте меня!” Муми-папа, периодически уходящий в отшельничество творца, но уже через некоторое время выглядывающий - есть ли восторженные зрители его самоотверженного ухода? Муми-мама, оставленная в одиночестве, нарисовала сад и ушла в него, вернуться её заставила только забота о детях: одиночество женщины. Снусмумрик - истинный воин духа, который тоже всегда одинок. Все эти ощущения нам знакомы. Иногда мы Снусмумрик, иногда Муми-папа, а иногда и малышка Мю. Но когда все муми собираются дома, наступает равновесие и тишина, и только Муми-мама внутри нас спокойно варит кофе, или лекарство от простуды, нашептывая волшебный стишок.

Когда начинаешь смотреть на Туве Янссон из этого окна, становится понятно, почему “Честная игра”, полуавтобиографическая книга о ее жизни с женой (45 совместно прожитых лет в любви и согласии даже без штампа в паспорте сделают супругами) начинается со странного описания: “Они жили — каждая в своем конце большого доходного дома близ гавани, а их мастерские разделял чердак, безликая ничейная страна высоких коридоров, по обеим сторонам которого тянулись запертые дощатые двери.” И далее, почти сразу же: “Существуют пустые пространства, которые следует уважать; часто это очень длительные периоды. Когда не находишь слов и тебя необходимо оставить в покое.” Как же так? Ведь предполагалась история о любви? И к середине книги приходит понимание, почему Туу-Тикки (Янссон списала этого персонажа со своей супруги - Тууликки Пиетиля, чем последняя очень гордилась) остается жить в купальне на берегу моря. Казалось бы, такой огромный Муми-дом, там хватило бы места для еще одной. Но существуют пустые пространства, которые следует уважать. Даже если вы - семья. И тогда “возникает возможность быть абсолютно предоставленной самой себе, возможность жить в покое и в приятном ожидании, почти что своего рода удовольствие, которое можно позволить себе, когда ты благословлен любовью.”

Туве Янссон рассказывает своим читателям прописные истины про свободу и любовь и про то, что они не должны исключать друг друга. Она рассказывает о том, что защищать себя и своих любимых, не значит растворяться в этой защите, а наоборот, становиться более цельным. Говорит с читателем о том, чему научила ее северная, суровая страна, где сама природа предупреждает о том, что не надо привязываться к тому, что может разрушить море. Говорит с читателем о том, чему научили люди, уставшие от страха, войны, одиночества и печали. И все эти сказки и истории она рассказывает тому маленькому кнютту, который сидит глубоко в ней, и в каждом из нас и очень-очень сильно боится этого мира. И если затихнет этот голос - малютке кнютту будет совсем страшно, темно и одиноко. Ирония в том, что только он сам может утешить себя, и каждый взрослый это знает. Все мы вынуждены быть сильными и мудрыми для того ребенка, который живет внутри нас и боится того, что Снусмумрик не вернется, снег не растает, а Морра погасит все огни. Постепенно ребенок узнает, что даже если Снусмумрик не вернется - мир не закончится, а Морре просто холодно и одиноко, и тогда голос своего собственного взрослого говорит что-то вроде “Ничего, все уладится!”, и наступает время наводить порядок в своем Муми-доле.