Хантер Томпсон: поколение свиней

Мне кажется, что я стесняюсь и боюсь за свое поколение. 

Именно мы оставим мир и Америку в таком виде — в наихудшей из возможных форм.

Мы не уберегли свое наследие.

Хантер Томпсон

Мнение - самый страшный враг в системе сегодняшних ценностей. И я готов поспорить, что значение этого слова вы все давно забыли. Потому что сегодня ни у кого нет мнения. Сегодня все считают себя правыми. Теми, кто уж точно знает, как лучше. Потому что сегодня ты или прав или мёртв. Диктатура правды, какой бы придуманной и коммерческой она ни была, держится на страхе быть проигравшим. И когда правда начала исчислять в денежном и социальном эквиваленте, ошибаться стало смертельно опасно. Одна твоя ошибка сегодня, когда кто богаче тот и прав, может стать последней твоей ошибкой. Ведь что такое человек без денег, без айфона и без крыши над головой. Кому интересно его мнение? Да и кто услышит его? И, требуя правоты, мы каждый день забываем о том, что наша жизнь - просто помойное ведро бесполезной мишуры. Что мы по определению не можем быть правы, что истина деньгами не измеряется, а думать нельзя выгодно или невыгодно, можно просто думать. Но все мы знаем правило клуба - никому не рассказывать... Иначе мы сами окажемся в этой яме. И тогда, может быть, наберёмся смелости чтобы рассказать в соцсетях всё, что думаем об этом мире. Или - о ужас! - пошутим о работе в фэйсбуке, который читает ваш начальник. Вот она - дерзость безропотной шестерёнки, которую стачивают работа, быт и правда (о которой, как о покойнике - либо хорошо, либо никак). И сгорбленно заползая на вершину этой финансовой пирамиды всё выше, мы уже забываем, что единственное, чем нас наделила природа, это - мнение.

Мнение - очень неудобная штука. Оно никого не возвышает. Оно выражает субъективные чувства и эмоции человека, основанные на деталях ситуации, в которую тот попал. Мнение может защитить и сломать ноги. Мнение может плюнуть в зажравшийся авторитет, если авторитет, по мнению держателя мнения, ведёт по-скотски. И в последнее время оно очень долго всех бесило: "Что же это такое! Каждый может говорить обо мне как ему вздумается... Нужно с этим что-то делать!" Именно тогда понятие "мнение", которое вы уже не видите ни по телевизору, ни в Интернете - решили спрятать в дальний ящик, а всех владеющих этим инструментом признали сумасшедшими. Ну зачем нам ваше мнение, если всем нужна правда? Но никакой правды и никакой истины мы друг от друга никогда не услышим. Однако вы можете постараться солгать мне о том, что вы правы. Или я могу надурить вас и сказать, что знаю некую истину. Какую истину? Объясните мне значение этого слова и постарайтесь не запутаться. И я знаю только одно - те, кто прикрываются всезнанием и правдой, просто надувают свою собственное самолюбие, в которое ткни иголочкой - и вся грязь наружу. И именно они больше всего боятся чужого мнения о себе.

Историю нашего персонажа стоит начинать даже не с рождения, а с момента его первого хода на шахматной доске собственной жизни. И жизнь каждого из нас начинается именно тогда, когда мы берём судьбу в свои руки и не позволяем ей вырваться, кусками сдирая с неё всю мишуру, которая только дурит нас. Именно тогда жизнь брызгает в нас своим соком и всё начинает обретать вкус и смысл. И перед нами открываются все возможные перспективы: пьяный бред, эпический героизм, сумасшествием и саморазрушением на грани безрассудства, великие творения или невероятные усилия быть самим собой. Но именно подобные парЫ, пляска на углях собственного рассудка всегда и привлекают публику, которая, как водится, понимает, что ежесекундно скрывает свои настоящие лица за масками. И увидев безумца, который эту маску снял и принялся говорить от своего имени, которое ему всегда запрещали называть публично, немедленно собирается вокруг него, как в ярмарочный день собирается на базарной площади вокруг дерущихся дураков.

И первая попытка нашего персонажа сделать то, что ему хочется, заканчивается судимостью за кражу. Но ему ещё 19, и вот этот вариант, который подсказывает никто иной, как сам Его Величество Закон - впечатлённый, вероятно, дерзостью и выходками пацана, который в своём возрасте так складно чешет языком, что уши заворачиваются в трубочку. Да и мозги тоже. Звёздно-полосатый уже развевается на ветру, приказы командира суровы, но, как ещё кажется, справедливы... Хантер ещё не видит в тряпке на палке того заклятого врага, которого разглядит позже. Тряпка на палке управляет судьбами людей. Вы можете себе это представить? И - более того - вы готовы защищать её. Вернее, не вы, а те о ком идёт сегодня речь. Я ведь не ошибаюсь, верно? Вы же ... здравомыслящие люди...  Именно армия спасёт Томпсона от тюрьмы. Но ужиться здесь будет не просто. И как можно принять факт того, что ты будешь должен исполнять приказы людей, играющих в самые страшные игры из возможных, слишком материальные, слишком официальные, законы которых более похожи на законы собачьей стаи, в котором место вожака всегда занято, а приказы - не обсуждаются? И кем, будучи внесённым в списки этой стаи, сможешь стать ты...?

Свой путь из этого законного способа избежать тюрьмы Томпсон находит при помощи слова. Он устроится в военную газету журналистом и будет освещать спортивные события, происходящие в части. Но когда за более чем обычными названиями статей уже начнёт проглядывать  хищный оскал в сторону политической системы, когда Хантер в именах и лицах начнёт говорить о хищениях в части, преступлениях против личности и откровенных издевательствах над рядовыми, командование решит, что проще уволить этого солдата в запас, нежели пытаться заткнуть ему рот.

И вот скрытый конфликт с законом уже выплёскивается не больше и не меньше, но в стиль жизни. И если вам выпала уникальная возможность провести на земле всего лишь одну жизнь, то доктор журналистики скажет вам, что терять абсолютно нечего. Потому что хуже не может быть лишь по одной причине — хуже просто не бывает. Если прямо сегодня, прямо сейчас, ты не предпринимаешь ничего, чтобы стать хоть кем-то, то так и останешься никем. Тем, для кого жизнь расписали бюрократические и у кого отнимут всё по достижению старости. Потому нерабочие детали механизма владелец просто выбрасывает, как отработанный материал. И есть ли смысл беспокоиться и печься о судьбе винтика, который так просто заменить другим. И вот ваше драгоценное время уходит. И вы всё больше обесцениваетесь в глазах начальства и родственников. Потому что есть лучше. Потому что есть способнее. А вы, извините, уже никуда не годитесь. Подстёрлись. Измылились. Не представляете былой ценности. Потому и замена ваша похожа на замену отслужившей своё батарейки в часах. Ну не будете же вы плакать над каждой и хранить её - бесполезную и отслужившую своё. Да, вы поступите именно так - выкинете её. И, как говорится, ничего личного. Просто время пришло.

И вот — 1959-ый год. За окнами жаркий и грязный Пуэрто-Рико. Хантер уже оканчивает Колумбийский университет в Нью-Йорке и отправляется пытать своё счастье, как водится, подальше от дома. И, как иногда кажется, именно кочевой образ жизни предоставляет нам тысячи перспектив. А кто-то из вас уже перефразирует ту самую цитату незабвенного Макса Фрая: «Люди как безумные птицы. Вместо того чтобы учиться летать, они учатся строить гнёзда». Ещё далеко до признания — первый роман Хантера «Принц Медуза» так и не будет опубликован. Зато практически автобиографический «Ромовый дневник» в далёком будущем станет одним из первых культовых произведений главного сумасшедшего Америки. Сюжет романа более чем прост. И старая формула — истина плюс немного контраста — в который раз не подводит. А перед глазами зрителя уже мелькают фейерверком эти два мира — нищий и богатый. И попробуйте доказать каждому из этих миров, что он не прав. Главный герой, плутая по хитросплетениям двух разных реальностей, уже не может не преступить закон, и снова жизнь на лезвии, снова беспробудные запои. И честность, честность, честность, а посему — непонимание и полное отсутствие перспектив. Святое юродство на потеху дуракам и местным пьяницам. И вся соль романа в том необоримом ощущении тщетности, которое уже раскрывается перед читателем словами главного героя: «Большинство из тех, кто имеет дело со словами, в них особо не верят, и я не исключение… особенно когда речь идет о словах больших, вроде Счастье, Любовь, Честность или Сила. Такие слова слишком неуловимы и более чем относительны, стоит только сравнить их с резко и точно ограненными словечками типа Сволочь, Дешевка и Фальшивка. Они-то мне легко поддаются, потому как невелики и их легко разгрызть, зато слова большие слишком для меня трудны; нужно быть священником или глупцом, чтобы более или менее уверенно ими пользоваться.».

«Ромовый дневник» Хантер закончит в 1962-ом году. К этому моменту отрывки из его «Дневника» и «Медузы» будут опубликованы в рамках книги «Песни Обречённого», потому как сами произведения критика признает провальными. Взгляд же Томпсона — чистый, не замыленный, уже падает на колумбийскую деревушку Пуэрто-Эстрелла, которая, как вы все знаете, на тот момент является достаточно крупным перевалочным пунктом для дельцов наркобизнеса. И вот этот зародыш, пока ещё маленький и слабый, но набирающий силу ежедневно, ежеминутно. Зародыш безумного стиля гонзо. Стиль этот Хантер сформирует на фоне увлечённости такими писателями, как Миллер, Лондон и Хеммингуэй, которые, как говорится, «гонят своих гусей», не обращая внимание на советы извне, используя для создания произведений только собственный опыт, индивидуальное мнение и оценивают мир только так, как видят они сами. И знал бы Хантер, что в стаде этих рабочих лошадок в будущем он предстанет ни кем иным, как большим диким бизоном, наложившим на саму нерушимую конституцию Америки настолько большую кучу дерьма, что всё общество штатов будет разгребать её ещё долгие-долгие годы. Спустя десять лет, когда Томпсону понадобится тот самый единственный экземпляр «Ромового дневника», так и осевший в редакции, на его просьбу вернуть произведение автору издательство ответит отказом. И если бы Хантер не выкрал этот более чем уникальный роман, неизвестно, выпустили ли бы его когда-нибудь «Random House» или нет.

И на данный момент уже никто так не пишет. Поражающая честность. Более чем скандальные темы. В своей статье «Почему ветер Антигрино часто дует с южной границы» Томпсон уже смешивает свою великую нацию с грязью, вскрывает ту самую мертвую оболочку куколки, обнажая всем отвратительно мерзкое нутро, ещё не сложившейся в более-менее складное существо демократии 60-ых. И вот это поведение более чем цивилизованной страны, когда, построив свой дом на территории Латинской Америки, богатые американцы уже играют в гольф с крыш своих особняков, запуская мячи в сторону более бедных домов коренного населения. И сегодня мы с вами, конечно же, имеем дело не только с зарождением Гонзо, но и с зарождением демократии, как вы можете понять. Самым лучшим и самым простым способом писать статьи Томпсон считает ни что иное, как трактовку и вскрытие фактов, которые знают и видят абсолютно все. Знают, но боятся озвучить. И с этой стороны Хантер, конечно же, хирург, вскрывший и препарировавший своё время, выпустивший кишки жирным бюрократам и мелким юрким дельцам.

А на дворе тот самый переломный 65-ый. Денег у Хантера уже нет, но зато есть жена и ребёнок. И в поисках работы он обращается к одному из редакторов «The Nations». Тот же, впечатлившись ранними журналистскими работами Хантера, уже рассказывает молодому журналисту о банде байкеров «Ангелы ада». И вот с этой более чем агрессивной группы спадает завеса тайны. Хантер, как истинный журналист, надевает на себя кожаную куртку, покупает мотоцикл и исчезает в неспокойных прериях Америки на целый год. И всё, что позже будет написано, будет действительно прожито: церемонии погребения, дикие пьянки и вечерний ветер, бьющий прямо в лицо. Но романтика дороги продолжится недолго. Такие хитрые и ловкие типы, как Хантер, просто не могут ужиться среди сурового и более чем серьёзного племени ковбоев нового времени. Позже изданная книга «Ангелы Ада» приведёт к е го ссоре с байкерами. И не то чтобы изложенная под этой грязной обложкой история не соответствовала истине, отнюдь, всё описанное там настолько понравится членам банды, что те потребуют свою долю. Томпсон же, понятное дело, делиться не станет, за что будет серьёзно избит. Но что такое боевые шрамы для журналиста, как не высшая награда за свою профессию? И каждый, КАЖДЫЙ, кто собирается заниматься журналистикой, должен это понимать.

И вот настаёт время последнего ингредиента, который замешает нашу историю более чем круто. Мы уже в Вуди Крик, Скалистые горы, на ферме «Сова». Здесь Хантер проживает определённое время и знакомится с Тимоти Лири и Оскаром Зетой Акостой. Посиделки с доктором Лири и Оскаром откроют успешному на грани фола журналисту множество взрывных фонтанирующих веществ, исследованиями которых сейчас занимается Тим. В это время Хантер и Оскар развлекаются, как только могут — это не только пьяные вечеринки на грани преступления, но и такие невинные шалости, как разгон мирных демонстраций слезоточивым газом. Но когда такая игра в правопорядок не заканчивается потасовкой и множеством арестов, она, конечно же, становится забавным фарсом, а не серьёзным преступлением. И такого фарса в жизни Хантера будет ещё много.

Вот они — времена, о которых мечтают многие. Времена, сияющие бриллиантовыми звёздами музыки, философии, ну и, конечно, журналистики. И, как вы помните, все они признавались в своё время чуть ли не «вне закона». Хантер не стал исключением. Химические подключения, «транки, визгуны и хохотуны» держали его на определённом уровне кислотного подъёма, возносили куда-то вверх и сильно швыряли оземь. Именно в это время постоянных репортажей «на грани» Томпсона изобьёт полиция. Случится это на съезде Демократической партии в Чикаго. И нужно понимать ситуацию — на этот момент каждая статья Хантера несёт тот самый привкус, который будет отравлять жизнь официальным властям. Ну, кто ещё может додуматься в статье о ките, заплывшем в реку Сакраменто, написать о любовнице президента Никсона? И, как говорится, дайте мне тему, а я уж её разовью!

После стычек с полицией Хантер станет ноющим зубом в оскаленной пасти демократии. «Президенту США не нужно быть умным. Он может балансировать на зловещей грани, за которой полное отмирание серого вещества головного мозга. И при этом оставаться самым могущественным человеком в мире», — заявляет Томпсон. Ради получения ещё большего удовольствия от бескомпромиссности своей жизни он баллотируется на пост шерифа маленького городка Аспена, расположенного в штате Колорадо. Хантер не устаёт дергать закон за нос, на ближайших предвыборных дебатах он предстанет обритым наголо и будет называть местного шерифа, рьяного противника хиппи, «мой волосатый друг»,, что не может не действовать на нервы консервативному представителю закона. Аспен к тому времени уже превратится в храм абсурда, который Томпсон и Акоста в качестве материалов предвыборной компании обклеят фотографиями голой японки — стопроцентно порнографический материал, без какой-либо доли агитационного и вообще какого-либо смысла. И лишь заметки Хантера ручкой на каждом подобном плакате превратят их в подобие предвыборных листовок. А что же ещё можно считать подобным материалом, как не кучу грязной мазни с фотографиями напрочь проданных людей? И если кто-то размещает на плакате звёздно-полосатый, почему кто-то другой не имеет право изобразить то, что пришло в его сознание под разноцветной кислотной радугой? И этот дождь разнообразных веществ уже кружит голову журналиста. Его жизнь кипит, а разум остаётся не сломленным. Хантеру Стоктону Томпсону 32 года.

«Багажник нашей машины напоминал передвижную полицейскую нарколабораторию. У нас в распоряжении оказалось две сумки травы, семьдесят пять шариков мескалина, пять промокашек лютой кислоты, солонка с дырочками, полная кокаина, и целый межгалактический парад планет всяких стимуляторов, транков, визгунов, хохотунов... а также кварта текилы, кварта рома, ящик Бадвайзера, пинта сырого эфира и две дюжины амила.

Вся эта хренотень была зацеплена предыдущей ночью, в безумии скоростной гонки по всему Округу Лос-Анджелеса — от Топанги до Уоттса — мы хватали все, что попадалось под руку. Не то, чтобы нам все это было нужно для поездки и отрыва, но как только ты по уши вязнешь в серьезной химической коллекции, сразу появляется желание толкнуть ее ко всем чертям».

И, конечно же, в стране, в которой виноваты и повязаны законами подлости и лжи абсолютно все, преступление заключается только в том, что тебя поймали. И речь уже не идёт о каких-то политических схемах — упаси Бог. Речь идёт лишь о человеческом отношении к другим. И почему несколько убитых веществами придурков для многих зрителей намного понятнее и ближе, чем политики и бюрократы? Почему этот стереотип, который всегда должен вызывать лишь отвращение, превращается в почти религиозный священный образ, в ту самую Американскую-Мечту-Наизнанку, которой хотят достигнуть уже не только безбашенные подростки, но и вдумчивые, казалось бы, неглупые люди? И почему в этом мире, где права заключаются в том, что животным и без социума даётся от природы, обязанности так разрушительны? Почему мы, пытаясь вырисовать, вымалевать положительных героев, век за веком получаем образы во всех отношениях ненормальные — Дон Кихот, Гаргантюа, а теперь и Рауль Дюк... Но вот же оно, то самое осознание, что политики и прочие нечистоплотные бюрократы — всего лишь пенка, снятая с общей каши общества. И вы, конечно же, понимаете, из чего варится эта каша - из крови, лжи и тотальной жажды наживы. И, может быть, вы когда-нибудь уже замолчите, сидя перед телевизором и постоянно критикуя правительство... Ведь его, как ни крути, создаём именно мы — те, кто выходит на площадь поржать над очередным сумасшедшим, сгорающим в собственном пламени, не желающем гнить и выбравшем для себя единственно верный путь смерти - благодатный очищающий огонь.

Когда машина Хантера Томпсона окончательно растает в тумане наркотических паров, когда он в своей искромётной, непередаваемой манере произведёт очередной выстрел, но уже не со страницы своего романа, а из револьвера, то никто из близких и друзей не удивится. Хантер понимал, что бороться уже бесполезно. И в венах остались именно те самые страх и ненависть. Он любил громкие слова и эпатаж, но к концу пути устал. А назойливые журналисты, которые каким-то образом умудрялись отлавливать его на дачах друзей и знакомых, уже пытаются вытащить из Томпсона мнения о Джордже Буше, на что Хантер выплёвывал лишь порцию проклятий. Он уже понимал, что футбольный сезон окончен. Что тот, кто когда-то мог обнажить свои клыки, совсем сносил их в суете быта...

Великий американский искуситель застрелится 20 февраля 2004-го года на собственном ранчо. Весь этот долгий зимний вечер он проведёт со своей семьёй. Такое спокойное американское счастье — главное опасение молодого Томпсона, извечное болото стабильности, в котором не шевелится уже никто. И все уже лежат убитые директивами, обязанностями и отсутствием героизма. Но убитые при жизни, понарошку, абсолютно не понимая, что жизнь их уже завершена. Он будет шутить и смеяться, глядеть на снег за окном как на что-то фатальное. Как на знак того, что пришла зима его жизни. Зима, в которой нет уже не только того заряда мысли, того взрыва чувств, но и самого обычного шанса на выживание. Зима человечества и зима отдельно взятого человека.

Выстрел прогремит поздно ночью. Джонни Депп — близкий друг Хантера — сам займётся исполнением завещания покойного — оплатит все его счета, включая телефонный долг, составляющий более двух миллионов долларов. Последним, что произведёт в своей жизни Томпсон, станет фейерверк. Прахом талантливого журналиста, по его же собственному завещанию, выстрелят из огромной пушки, которая будет оформлена в виде большого шестипалого кулака — главного символа самой субъективной формы оценки действительности — гонзо-журналистики. И с уходом Хантера на небосклоне истины появилась ещё огромная звезда, возможно, одна из самых ярких.

Последней записью, сделанной Томпсоном, будет признание до боли откровенное: «Никаких больше игр. Никаких бомб. Никаких прогулок. Никакого веселья. Никакого плавания. 67. Это на 17 лет больше, чем 50. На 17 больше, чем я нуждался или хотел. Скучно. Я всегда злобный. Никакого веселья ни для кого. 67. Ты становишься жадным. Веди себя на свой возраст. Расслабься — будет не больно».