Почему мы чувствуем ценность любви? И вообще - ценность отдельно взятого человека? Потому что из парадигмы наших взглядов на мир выкинута вечность. Вечность для нас - закрытые двери, стучаться в которые бесполезно. Поэтому очень хочется быстро и прямо сейчас. Поэтому так долго длится боль - странное чувство тяжести в груди, сопровождающееся коллапсом в голове. И мыслями о тех моментах, в которых ты сделал что-то не так. Которые бы вернуть и переиграть... Но любовь в каждой своей партии не даёт надежду на реванш. Через мрачные сны наши она просачивается из прошлого. И, засыпая с одними, мы невольно видим во сне других. И там, как правило, всё хорошо, всё замечательно. Только утром по горлу бьёт слепое чувство пустоты и на очередной день ты уплываешь в царство несбывшихся снов твоих - туда далеко, где можно всё придумать самому. Где, как и в жизни человеческой, горизонт густо закрашен иллюзиями, а мир принадлежит тем, кому ты вручил его сам. Но потом, возвращаясь в реальную жизнь, ты понимаешь, что мечтам твоим уже не суждено сбыться. И создание семьи, совместный быт, чтение стихов по ночам - это не только романтика, но и высокая пирамида, до вершины которой в своих необычных странствиях доходят только двое. И рука ложится в руку, а позади остаются догорать разрушенные миры, судьбы и города. Так любовь - великая и прекрасная - разрушает множество невероятных и удивительных судеб и жизней только лишь для того, чтобы рассказать одну историю. Рассказать её цельно - с самого начала до самого конца. Насытить её ценностью, получаемой из осадка пройденных поисков, укрепить её через прошлые ошибки и страдания.

Эту дорогу по крохе съедает время. И так уже получается - чей-то путь любви длиннее, чей-то в разы короче. Кто-то находится счастье совсем молодым. Кто-то до самой смерти своей курит в обшарпанное окно и слезящимися глазами уже не может разобрать любовь и тепло. Чёрное и белое навсегда уходят из его сознания и остаётся просто мир. Просто мир остаётся и тогда, когда звенья сжатых рук расколоты. Когда одиночество поедает тебя изнутри, страшным червём сворачиваясь в лёгких и тихим шёпотом своим напоминает о счастье, которое ушло. Прошлое, словно багаж оседает на наших спинах и сгибает их, со временем всё более отчётливо прижимая нас к земле. Втыкая в эту бабочку, некогда беззаботно летающую где-то в радужных мечтах, старую ржавую булавку, которая не позволяет чувствовать крыльев. И заставляет остывать и оседать на грязный клочок бумаги, который со временем поместят под стекло.

Жанна Эбютерн и Амедео Модильяни в "Лабиринтах".

Давайте просто и без художественных образов: вот вы любили? И было ли разбито ваше сердце? И вот все эти перекатистые громкие фразы вроде "разбили мне сердце"! Невозможно разбить сердце. Даже покорябать ржавым гвоздём - тоже никак нельзя. То, что нам даёт романтизм (излишний романтизм) и его производные - царство иллюзий и розовые очки. А розовые очки всегда бьются стёклами внутрь. И не об этом, не об этом я думал, когда начиналась работа с этими персонажами но, видимо, время пришло. Пришло время сказать - ваша любовь является вашей собственной проблемой. И если такое великое чувство - проблема, то в какие категории попадает всё то, что меньше, скупее, расчётливее слепой пьяной любви?

Вся наша сегодняшняя история умещает в три года. И уже который раз так происходит, который раз можно заметить - чтобы великое родилось, чтобы родился миф - достаточно приправить жирный пирог истории кровью и съесть его за считанные минуты, достаточно создать миг, соткать его и подавать под сиропом боли в таких малых количествах, что даже голодные жирные чайки - основные зрители этого действа, растащившие происходящее на крохи и проглотившие его на помойке собственных понятий и убеждений, не забудут этот вкус никогда. Солёно-терпкий с горчинкой. Несомненно калорийный продукт.

Но прочь аналогии и сантименты. Жизнь слишком коротка, чтобы жить вчерашним днём и слишком непредсказуема, чтобы жить днём завтрашним. И сегодня, именно сегодня где-то на улицах Парижа появляется этот персонаж - очередной гений Монмартра. Красавец, умница, любитель и возлюбленный всех местных жриц любви, пишущий, разумеется, обнажённую натуру. Всё чаще, всё больнее, всё искреннее. И стоило бы открыть общество по истреблению подобных беспринципных негодяев. Ему закрыты все пути: в сообщество высокого изобразительного искусства, в залы больших выставок, в память человеческую, как кажется. Лишь мимолётное увлечение, хобби - одним уверенным движением выдернуть из общей дрожащей под холстом обнажённой красавицы позу, жест, изгиб. И сколько было подобной мазни. Итальянец этот кропотливо выделяет все черты, которые считает нужными и его первая - ПЕРВАЯ! - и последняя выставка уже закрыта полицией. На стенах сплошь обнажённая натура. Глаза художника - прекрасного красавца - искрятся то ли от влаги, которая выступает на них, то ли от прогорклого жёлтого масла ночных уличных фонарей. Но вот уже скоро, совсем скоро его всё чаще начинают видеть не одного. Беспечным, не так уже сосредоточенным на своём творчестве, но как будто понявшим что-то более глобальное. Творчество не может быть целью. Творчество - это солдат на посту и винтовка никогда не должна спадать с его плеча. Ведь если творить не для чего-то, не для кого-то, а просто выбрасывать это чудовищный, страшный взрыв потенции в воздух, то и смысла в нём нет. Так ведь? Весь смысл художественного мастерства - будь то слово или картина - в том, чтобы растрачивать себя. Выпивать самого себя за ночью ночь, заказывая в баре ещё один бокал и глядя внутрь его видеть... Ну конечно видеть своё отражение. И делать жадный глоток. И ещё, и ещё один. Пока не наступит не насыщение, а опьянение. Которое уже не позволяет увидеть себя. И эго отступает, притупляется, а некие силы уже несут тебя. И куда конкретно - не важно. Важно, что сегодня ты выпит. Вместе со своими целями, амбициями, идеями.

Кем Модильяни был до этого дня? Завсегдатаем притонов, любителем вина и тёмных уголков в барах, где мрачные личности курили гашиш. Зачинщиком пьяных драк и кровавых потасовок, с разбитой мордой шипящим в разбитые лица своих случайных противников имена очередной шлюхи - как всегда любимой и единственной. Очередной, которая уйдёт от него навсегда оставив пьяного художника, вычеркнув его из памяти. И она права, права! Она конечно же права! Кем Моди стал теперь? Однолюбом? Вы верите в это? Но одна верила. Потому что лучше остальных знала его и не только в развратных ракурсах душных ночей, съедающих свет и жизнь выпитых глаз, нет.

Маленькая девочка с длинными косами - серая пташка - сперва только влетала в кафе "Ротонда" и искала глазами его - потрёпанного, пьяного, видевшего женщин, видевшего всю их грязь и красоту. Дочь трудного отца - благопристойного пуританина, бухгалтера в парфюмерной фирме - Жанна посещала курсы живописи при Академии Коларосси. Не гений, но талант, она была верна своему увлечению. Её картины были одарёнными. Его картины были разменной валютой - уходили прямо из рук художника, когда пить было уже не на что. Но ещё было нужно.

А вечер Жанны проходил проще - отец возвращался с работы и начинал зачитывать любимые отрывки из книг философов. Пытался просвещать свою семью, по факту превращая вечер в достаточно тягучий коктейль сложных фраз и мыслеформул. И где-то вдалеке от этого, в совсем другом месте - более лёгком, более расслабленном Жанна проводила эти вечера. Стоило закрыть глаза и тропинка нового, неведанного, оторванного от повседневного педантского быта рассеивалась. Шаг за шагом от средней линии благопристойности и этикета, и вот она в "Ротонде". Более того - точно там же и он. И лишь пара метров и пара слов разделяют их. Фразу за фразой вытаскивали они из своих сердец, пёстрыми лентами даря друг другу - одарённая прилежная художница и грязный пьяница гений Модильяни. А потом наступил июль. Также внезапно, как всегда наступают некие важные перемены в жизнях. И Жанна с Моди уже снимают маленькую квартирку на улице Гранд-Шомьер, не обращая внимания на проклятия семьи Эбютерн. Отец Жанны, конечно же, раздосадован и надолго разорвёт любое общение со своей дочерью. Также поступят и все её близкие, рассматривающие подобное общежитие через призму грязных развратных интрижек. Но общественность уже была к этому готова. Она, как могло показаться тогда, давно хотела втолкнуть беспутную голову Амедео в объятия женщины, которая хоть как-то его остепенит. Потому в художественных кругах Жанну считали ни кем иной как женой Модильяни.

Иногда жизнь заставляет людей сходиться и расходиться. Не друзья и знакомые. Не признания и обман. Просто так складывается судьба. И не важно как ты придёшь к этому. Важно, что путь ткётся. А великие слова, великие истории любви - между людьми, которые, казалось бы, абсолютно не должны быть рядом, развеваются на ветру как флаг. Ярким фазаном эти чувства сверкают в глубине закатных вечеров. На скамейках парков. В окнах усталых за день домов. И никто не может поверить. Да и верить ни к чему. Когда любовь жива, когда ты чувствуешь её биение, сложно не приложить губы к этому роднику. Считал ли ты его своим раньше или познал только теперь - абсолютно не важно. Ты вышел к этому ручью. И он уже не даст тебе умереть от жажды. Если судьба не сложится иначе.



Складывается ощущение, что многие люди просто не умеют любить. И сразу должен созреть вопрос: а умею ли любить я. И автор данного текста не занимается морализаторством. Он раз за разом упирается в тот же вопрос. Но что такое любовь и какие требования у нас к ней? У каждого из нас. Она настолько многолика, что уже не отвечает на общие вопросы и не определяется общими мерками. Для одного любовь - это свобода, для другого -серьёзный контроль, желание управляющей руки. Кто-то мечтает об эмоциональной, яркой, страстной любви. Другой сделает ставку на уверенность и продуманность, пожертвует безумием эмоций в угоду своим личным мотивам - практичным, крепким как новенький гвоздь вбитый в мягкое свежее дерево. Но, если задуматься, любить умеем мы все. Все умеем быть ласковыми и заботливыми, нежными и практичными - в разной степени процентовки даря это близким людям. И если бы знал заранее, если бы вовремя умел почувствовать - дал бы своему самому любимому человеку то, что ему было нужно ещё тогда, до расставания. Но, зачастую, самое сокровенное каждый из нас носит в себе. И тысячи страниц намёков и скрытых желаний ничего никогда не принесут, если эта игра не доходит до уровня взаимного понимания возможности счастья друг рядом с другом. Не даром зачастую уставшие от поисков встречают таких же на своём пути. А смелые и упорные, не желающий счастья перед очагом камина, бросаются в жерло невероятных приключений, взаимовыручки, день за днём придумывая новые невероятные путешествия, отправляясь в походы и находя романтику там, куда иной просто не согласится добираться. Любовь - это огромное увлекательное путешествие. Очевидно или нет - оно пленяет нас. Таких разных и невероятно ранимых. Но, между тем, сильных и выносливых. В этом - общечеловеческая картина любви, которой никогда не стоит мешать. Которой можно только восхищать независимо от того где ты оказался - в зрительном зале или на сцене. И эту прекрасную и ужасную пьесу рано или поздно предложат сыграть каждому из нас. Но какие ставки мы сделаем перед выходом на сцену? Чем пожертвуем и что отдадим, а также - что осмелимся отдать в замен? Договор с любовью слишком велик. Важно суметь прочитать его до конца и, подписать. Разумеется собственными слезами и кровью. Ведь не существует в мире людей более твёрдой и ценной валюты.

Модильяни пил. Пил и употреблял то, что привык пить и употреблять. Сперва Жанне показалось, что это игра какая-то. Странная стартовая ситуация, которую можно изменить. Что стоит ей поговорить с мужем, и вот он ради неё порвёт все свои прошлые привычки. Выбросит на помойку этот безумный уклад жизни, будет вести более размеренный образ жизни. Ведь она понимала к чему это приведёт, понимала, чем закончится данная история в противном случае. Нет - Жанна не бросит его, ведь, по мнению влюблённого - по уши влюблённого человека - расстаются только слабые. Те, кто не может понять друг друга, услышать, наладить контакт. Жанна не была настолько слабой. Но она верила Модильяни. Любила его - безумного пьяного романтика, человека, который откусывал свою жизнь крупными ломтями и не оставлял от неё ни крохи надежды на светлое или хотя бы разумное будущее. Он всё чаще приходил домой и предлагал ей выпить. Ему была нужна компания - его любовь, которая точно также тонула в алкоголе и безумии. Жанна исследовала Амедео день за днём, но не находила в нём ненадёжности, не находила в нём тяги к другим женщинам или отвращения к ней. Она, как бы странно это ни было, чувствовала любовь. Но любовь особенную - горькую как виски и также холодящую горло после первого глотка. В замен на это Амедео подарил ей талант. Это было проще всего - рисовать свою возлюбленную. Проще, чем искать очередную проститутку-натурщицу. Или просто натурщицу, которую хотелось бы запечатлеть. Кому-то будет трудно представить, но Жанна действительно была его богиней. Его музой. Вот только к богам он относился очень опрометчиво, а муза рассыпалась в пыльную быль на каждом холсте, навсегда оставляя след своего лёгкого крыла только лишь в творчестве, на деле являясь всё той же терпеливой девочкой из очень и очень приличной семьи.

Тогда и талант Жанны решил сдаться. Она рисовала его. Иногда. Изредка. И больше не стремилась создавать серьёзных конкурентоспособных работ. Её Моди был прекрасен, даже если был безумен. И пусть он будет безумен тысячекратно - это всё равно Он. Один. Самый главный для неё. Амедео на своих картинах творил Жанну-миф, Жанну-блаженного ребёнка, он воздавал дань тому терпению, что Эбютерн отдавала ему. И кому-то это показалось бы малой каплей в море. Но вот каждый новый холст - это история про тебя. Он ложится на кровать, на грязный, липкий от алкоголя пол или уже обменивается где-то на новую порцию выпивки. И это миф про тебя расходится по умам людей. Людей, которые даже в пьяном Модильяни видят не алкоголика, но Модильяни. Гения, картины которого нужно брать сейчас - пока есть шанс, пока художник ещё жив и готов отдать невероятную ценность работ своих за очередную бутылку. Без пудры, без грима, в самой простой одежде, которую можно было позволить, в самом девственном, не выделенном контрастом цвета облике лик молодой красавицы светился с большинства работ Амедео. Такой он влюбился в Жанну. Такой она оставалась с ним. И он хотел, чтобы именно такой её полюбил мир, пока в изъеденном червями быту появлялись новые прорехи. Появлялись чаще, чем появляется еда на столе.

Но вот в 1918-ом году молодая пара выбирается в Ниццу. На отдыхе, прямо здесь в прекрасном курортном городе у Жанны и Амедео родится дочь, которую назовут Джованна (Жанна-вторая). Амедео будет очень рад так назвать своего ребёнка, однако в паспорте девочки будет значится, что она дочь Жанны Эбютерн от неизвестного отца. Модильяни позже несколько раз будет заявлять, что пойдёт и попросит прописать себя в качестве отца ребёнка, однако его громкие заявления так и останутся заявлениями.

Отдых был бы хорош, но за молодой парой увяжется мама неофициальной супруги Амедео, которая питала к художнику неприязнь. Её не устраивало, что Модильяни пьёт, что не зарабатывает регулярно, а перебивается от одной халтуры к другой, к тому же она была категорически против того, чтобы её пусть названным, но всё же зятем, был еврей. Многие ещё до личного знакомства слышали и видели Модильяни - безупречный французский, ни одной еврейской нотки во внешности, но при знакомстве он всегда бравировал: «Модильяни. Еврей». Он не нёс на себе крест угнетения. Он показывал таким образом свою позицию относительно общества. Общество не всегда оценивало подобные выходки одобрительно. Присутствие матери Жанны в этой поездке, однако, было единственным неприятным моментом совместного отдыха - Эбютерн и Модильяни любили друг друга, хоть и не заботились о своих доходах. Не заботились категорически. А по приезду в Париж ситуацию усугубила вторая беременность Жанны и она поняла, что тянуть двоих детей уже выше её сил. Маленькая Джованна отправляется на попечение в дом приятельницы. Как казалось - временно. Как оказалось - навсегда.



В жизни всё проще, чем мы думаем. Проще родиться. Проще быть счастливыми. Проще влюбиться и не расстаться. Да и смерть проста и понятна - превращающая человека либо в легенду, либо в короткую память в сердцах любящих его друзей и родственников. Короткую, но сильную. Которая будет жить и, возможно, передаваться из поколения в поколение. И когда кто-то очередной заведёт свои старческие разговоры о том, как его бабушка познакомилась с его дедушкой - распустятся те самые цветы, которые были на их первом свидании. Обновятся краски. Поверхность старой выцветшей фотографии снова нальётся теплом и приобретёт нужную, характерную только этим людям яркость. Всякая любовь становится историей. Но не всякая история становится любовью и в этом огромная ошибка человека. Сколько невысказанной любви было в жизни каждого из нас. Сколько тоски внесли мы в этот мир. Сколько разочарования и раскаяния. И хотя бы за это стоит попросить прощения у тех, о ком когда-то мечтали, но кто так и не был рождён. Им не расскажут увлекательную историю любви. Историю чувств. Симфонию, которую по натоптанным загрубевшими пальцами клавишам играет жизнь. Благодаря которой каждый из нас появился здесь. И спросите своих бабушек и дедушек о том, что было раньше. Подарите старым цветам памяти новый сок и новую жизнь.

Модильяни пишет с утра и до вечера. Пишет большую часть ночи, а потом часто выбирается на прогулку по Парижу. Американская журналистка Белла Езерская скажет про него: «Лунатик!» Анна Ахматова запомнит его, как человека, окружённого плотным кольцом одиночества. Но Жанна рядом. Рядом в любые моменты жизни. Обиды, грубость, предательство. Она прощала всё. Как истинная жена художника, страстно любящая, верная и безумно глупая от своей сложной любви. Здоровье её Амедео рвалось по швам. Несмотря на частые обмороки, удушающий кашель и слабость Модильяни всё также посещал бары, всё также ввязывался в драки и просто пил, что укорачивало его жизнь день за днём, большими портновскими ножницами отрезая кусок за куском.

И вот более дюжины портретов Жанны уже написано. Кто-то выдал Модильяни новый заказ, потому что почувствовал - из него выйдет толк. И пусть все сегодня только и говорят о кубизме, пусть покупают Пикассо, но это не единственный гений. И действительно, после смерти Модильяни, спустя какое-то время, начнётся бешеная погоня за его картинами. Их будут скупать за солидные деньги, искать, заглядывая к его знакомым и заказчикам. А пока на вырученные со своих работ деньги Амедео снова пьёт. Ведь только на это и хватает. Рядом с ним его Жанна. Леон Инденбаум - хороший друг Моди напишет потом: «Поздней ночью его можно было увидеть на скамье перед «Ротондой». Рядом сидела Жанна Эбютерн, молчаливая, хрупкая, любящая, настоящая Мадонна рядом со своим божеством».

Однажды другой друг Амедео - Леопольд Зборовски - спросил Жанну почему она не может остановить Модильяни в его губительных страстях (хотя стоило ли задавать такой вопрос маленькой хрупкой девушке), она ответила: «Вы просто не понимаете – Моди обязательно нужно умереть. Он гений и ангел. Когда он умрет, все сразу это поймут». И в этом нет никакого лукавства. Жанна, как фаталистка и девушка достаточно сообразительная, знала, что из текущей ситуации не было выхода, но не хотела бросать Амедео. Её конфликты с семьёй постоянно накалялись, дочь жила у другой женщины. Эмоциональное состояние усугубляла очередная беременность. И никто не виноват в том, что случится в конце этой истории. Она не бросала Модильяни до последнего. Когда Амедео пропадал ночами, она, сломя голову, бегала по Парижу спрашивая у всех встречных знакомых: «Вы не видели Моди?..» Несгибаемый перед людьми он сдавал перед своим здоровьем. Таким проблемам человек один противостоять не в силах! И сложный, скандальный, он всё чаще ругал Жанну. Их ссоры превращались в серьёзные перепалки. А потом, уже через пару дней они уже рисовали друг друга. Потому что больше у них никого и не было. По словами дочери, рассказывающей о родителях намного позже, мы сможем воссоздать яркий отрывок жизни Модильяни и Эбютерн. Общие друзья талантливой пары «обнаружили Модильяни в постели в нетопленой ледяной мастерской. На постели рядом с ним сидела Жанна, на последнем месяце беременности, и писала его портрет. Везде валялись бутылки и банки из-под сардин».

Жить так было больше нельзя и прогрессирующий туберкулёз в начале 1920-го года приковал Амедео к постели. Приковал для того, чтобы практически сразу убить его. 24 января 1920-го года в 20 часов 50 минут Амедео Модильяни не станет. В морге она появится уже в сопровождении своего отца и супругов Фюме - свои старых друзей. Не проронит ни слова. Увидев тело Амедео не разворачиваясь, пятясь к выходу, покинет помещение не в силах отвести глаз. Последнюю свою ночь она проведёт в родительском доме - Жанне выделят отдельную комнату, и её брат Андре несколько раз за ночь зайдёт к ней в спальню - проведать сестру. Но ни слова с момента посещения морга Жанна не проронит. В родительском доме всю ночь простоит у окна, заглядывая туда, за раму, на улицу. В оставшиеся 40 часов после смерти Амедео Жанна пишет последнюю свою картину - саму себя, лежащую на кровати, на которой она позировала своему возлюбленному. Мёртвую. С кинжалом в руке. В этой картине, как кажется всё - пустота, холод, страх, выходящий за все пределы разумного и затмевающий собой все другие чувства, мысли и эмоции.

Когда в 4 утра задремавший Андре услышит натужный грубый скрип неподдающихся оконных ставен, он вспрыгнет с кровати и побежит в комнату сестры. Но будет уже поздно. Жанна переживёт своего мужа на несколько дней. Она будет на девятом месяце беременности, когда решит свести счёты с жизнью. Сперва влюблённых похоронят порознь, но спустя 10 лет брат Амедео - Эммануэле Модильяни - попросит у родителей Жанны восстановить определённую справедливость и упокоить прах девушки в одной могиле с её возлюбленным.