Пабло Пикассо: концепция

И среди людей больше копий, чем оригиналов

Все пытаются понять живопись. Почему они не пытаются понять пение птиц? Почему человек, очерченный меловым кругом представлений ищет концепцию в творчестве, в музыке, в кинематографе, но не там, где она проявляется ярче всего - в жизни, в бытовых мелочах, в радости и горе, в прекрасном рассвете, который пробуждает наши души и наши сердца. И вселяет надежду на прекрасное будущее, на ещё один удивительный день на этой планете, населённой такими странными и такими вдохновенными людьми.

И если вы хотите научиться читать реальность глубже, чем написал нам её второпях самый непостижимый божественный автор, то я прямо сейчас научу вас это делать. Если вы, конечно, готовы забыть всё то, чему вы научены с детства. И рады начать творить и дать волю своей фантазии прямо здесь и прямо сейчас. Поймите, люди, все ваши точки зрения, все ваши мысли и подходы созданы задолго до вашего рождения. Культура, искусство, политика, мистицизм и многие другие области человеческого существования столетиями и веками вытачивали то, что сегодня любите и обсуждаете вы. И то, в чём вы стопроцентно уверены. Вот вы, конкретно вы, молодой человек, что чувствуете по отношению к окружающему миру? Любите ли вы его? И что за мысли копошатся в вашей мудрейшей голове, когда вы сталкиваетесь с проблемами, печалями и несправедливостью? И выходов, как кажется, только два - научиться жить в сложившихся обстоятельствах, либо преодолеть их. Простая концепция дуальности.

Их очень много вокруг нас - этих концепций. Странных, непонятных. Многомудрых и всё разделяющих на какие-то несопоставимые половины: добро и зло, тьму и свет. Смерть и любовь. Наученные этой картонной натужной простоте мы просто не понимаем, что всё вокруг сложнее и проще одновременно. Сложнее, потому что краски, как правило, смешаны. Они создают танец - на холсте вашей жизни. И не бывает так, чтобы полосы эти были только чёрными или только белыми. Лишь недальновидные делят мир на свет и тьму. Либо те, кто хочет управлять этой реальностью и создал весь этот театр с грустными и весёлыми ролями. С героями и злодеями. Настоящее же движение жизнь приобретает только тогда, когда вы сами выбираете танцоров и объединяете их в пары или сцены. Ведь во взаимодействии, в единстве, кроется настоящая магия. Она рождается на стыке миров, людей и объектов - граница всегда сакральна. Это точка соприкосновения.

Между девочкой, созданной мной, шаром, на котором она стоит, и атлетом, наблюдающим за её гуттаперчивостью, волшебства и химии намного больше, чем в этих же образах, рассматриваемых отдельно. Магия всегда рождается на границе явлений и понятий. И даже на границе человека и его одиночества.

Вы все помните мои картины и эти странные названия моих миров - розовые, синие, африканские. Я работал в жанре классицизма и сюрреализма, использовал в своём творчестве аналитический и синтетический подходы. И даже если на холсте изображены только человек и некий одноцветный фон, то между человеком и этой монотонной оболочкой тоже рождается магия. Потому что даже наедине с собой, актёр внутри вас продолжает играть с пространством, временем и обстоятельствами. Поэтому мы никогда не одиноки.

И всегда в пути, в ожидании открытия, в непрерывной игре, которая продолжается, на самом деле, даже если вы останавливается танец своего ума. И садитесь на корточки у уютного домашнего очага. Всегда существует некто, кто смотрит изнутри вас и создаёт. Создаёт образы, создаёт миры, создаёт концепции. Впрочем, когда этот художник засыпает, мы начинаем не создавать, а выбирать. Выбирать из множество вариантов, уже созданных до нас. И среди людей больше копий, чем оригиналов. Несомненно. А художник - это не тот, кто закрывшись в каморке возит кисточкой по холсту. Художник - это тот, кто перестал делать выбор и начал создавать свои варианты. Сам стал концепцией со множеством производных. И что не сделает он - всё превращается в чудо, превращается в шедевр. Он даёт этому творению частичку себя, даже не понимая, что созданное им - это не нечто новое. Это просто его осколок, вымытый в мир подобно золотому песку. Вы - творчество. Вы - концепция. Всегда помните об этом.

Пабло Пикассо в "Лабиринтах".

Моё имя, данное мне при крещении, состоит из множества католических элементов и состоит из 117 символов. В него мелким бисером вшиты имена святых - основателя ордена минимов Франсиско де Паула, чешского святого Яна Непомуцкого, епископа и богослова Киприана Карфагенского, епископа Малаги святого Патрика. И, в числе прочего, конечно же, фамилий моего отца и матери - по последней меня и запомнит история изобразительного искусства. Хотя и достижения моего отца нельзя отрицать - он учитель рисования и помогает мне создать свою первую картину, выполненную маслом на деревянной крышке от сигарной коробки. Размер её, соответственно холсту, мал - всего лишь 29 х 14 сантиметров, но я буду хранить эту свою работу на протяжении всей жизни и однажды разоткровенничавшись скажу, что каждый ребенок — художник. Трудность в том, чтобы остаться художником, выйдя из детского возраста.

Но, всё же, если вы хотите, чтобы ваш ребёнок вырос творческим человеком, вам необходимо дать ему самые невероятные ресурсы из возможных. Ведь существует мнение, что дети, зачастую, справляются с творческими задачами лучше, чем взрослые. Сознание детей ещё не слишком сильно загнано в клише, не так грубо структурировано. Всё это приходит позже, в период обучения ребёнка в школах и университетах, когда детям рассказывают о возможностях нахождения самых быстрых инструментов для решения их жизненных задач. Ребёнку же свойственно соединять не соединимое, фантазировать, придумывать истории и новые формы. И у меня будет такой ресурс - им поделится мама. Укладывая меня спать, она обязательно рассказывала мне сказку. И не одну их множества тех прекрасных приключений, которыми полнятся закрома нашего народного творчества. Она придумывала её на основе событий, произошедших за прошедший день. Её эмоции, размышления и рефлексия не просто дарили мне короткое путешествие в сознание матери, в красивые картинки, которые она дарила мне, но и дали понять, что любой день твоей жизни может стать основой для завершённого шедевра. И не важно будет это музыка или картина, пьеса или сказка. Просто каждое утро кто-то запускает в нашей голове мотор, ставит для нас очередную бобину с неизвестным нам ещё фильмом. И мы смотрим его. Более того - играем в нём, совершаем выборы, общаемся с другими актёрами. А вечером - перед сном - некий режиссёр, который показывает нам нашу жизнь, убирает нас в тёмную кладовку, где мы, подобно марионеткам, коротаем ночь, видим свои странные смешные грёзы и анализируем содержание предыдущей серии. Возможно, что именно подобные мысли привели меня к тому, что жизнь можно нарезать на несколько странных необычных сериалов, в каждом из которых ты видишь мир, людей, окружающие события не только в новых цветах, но и в новых формах.

И вот она - первая линза творчества, которую я пробую после поездки в Париж и посещения Всемирной Выставки. Мне 19 лет, я молод и талантлив. И с чего начинаются все наши подростковые поиски? Вы помните свой опыт? Ну, конечно же, с трагедии. С трагедии маленькой, но такой близкой нам. Безликой для многих прохожих, которые не обращают на неё внимания. Но стоит только остановиться, посмотреть на эти образы, и они не отпустят тебя дальше, не переломив что-то внутри ваших сердец и голов. Проблема только в том, что люди, как правило, тратят такое прекрасное ресурсное состояние как печаль впустую. Мы вообще часто пытаемся избавиться от всего, что приносит нам дискомфорт, не понимая, сколько творческих возможностей просто выкидываем из своей жизни.

И вот они - мои первые признанные работы. Люди, которых увидел, разглядел и запечатлел я. Среди первых моих работ - "Женщина с пучком волос". Написанная, как будут позже предполагать, на основе впечатлений от выставки Изидре Нонела, на которой публика могла оценить его портреты барселонских бедняков. Позже последует другая моя известная работа этого периода - "Ребёнок с голубем". Именно с неё многие начинают отсчёт самобытности моего творчества - краски приглушены, бледные и холодные цвета преобладают во всех моих картинах этого периода. На картине маленькая девочка держит в руках голубя. Она смотрит на зрителя с украдкой и стеснением. Её маленький детский мир, в котором существуют только холод и чистота - веет недоброй, почти неживой энергией. Возможно, именно поэтому многие решат, что её образ списан мной с моей умершей от дифтерии сестры Кончиты. Позже появятся работы "Жизнь" и "Старый еврей с мальчиком". Картина "Жизнь" будет разобрана вашими критиками на множество составляющих элементов, в ней будут видеть отрешённость, чувство вины, психологические травмы и многое другое, что затягивает людей в водоворот моих творческих замыслов. Я же не скажу ничего. Это всё - всего лишь первый сезон сериала моей жизни. И сейчас, когда я вижу его таким, я и должен его таким фиксировать, понимаете? Иначе синяя птица улетит из моих рук, творческие находки разобьются оземь, потеряются. И никогда не бойтесь боли внутри себя. Фиксируйте её и постепенно проходите путь от деструкции и разрозненности к цельном созиданию. Ведь каждый шаг на пути, к счастью, имеет значение. И, покинув домик, в котором вы привыкли жить бесхитростно и просто, вы всегда наткнётесь на ужасный шторм. Но рано или поздно синие цвета грусти растворяются, чтобы встретить розовый рассвет - новую главу в книге вашей жизни.

И вот синий фильтр, через который я смотрю на мир, уже меняется на другой, новый цвет. Местами, нотки грусти ещё остаются в моих картинах, но на них начинают всё чаще появляться актёры, акробаты, комедианты - те, чья жизнь полнится розовыми тонами. И я советую всем вам время от времени менять свои взгляды на жизнь, пробовать новые увеличительные приборы, разглядывая суету человеческого общества, которой заполнена балаганная площадь нашего мира. Всё это делает достаточно просто - главное, не начать спорить с самим собой. Жизнь трудна, всё плохо, одиночество и скука поедают вас с костями? Но ведь есть другой мир - мир прекрасного театра, в котором каждая трагедия - всего лишь решение режиссёра. Мы отыгрываем её, снимаем драматическую маску и отправляемся куда-нибудь на Монмартр, где тот, кого вы полчаса назад видели в образе плачущего неудачника, предаётся всем возможным жизненным удовольствиям - смеётся, травит свои фирменные байки, имеет популярность у своих закадычных друзей и, конечно же, женщин. Он весел и беззаботен. Потому что знает, когда стоит снять маску страдальца, потому что отличает представление от своей жизни.

И вот они - мои новые работы. Пять обнажённых женщин, в лицах которых уже прослеживается то, что совсем скоро станет моим кредо. И сделает меня невероятно известным и востребованным художником. В этот же период я встречаю свою первую большую любовь - Фернанду Оливье. Её нежность, забота и внимательность помаленьку насытят мои картины новыми мыслями, формами и цветами. И помните, с чего мы с вами начали? Всё для вас есть инструмент, каждый человек - учитель, ты сам - главная концепция в своей жизни. И бесполезно искать себя в чужих карманах. Себя нужно создавать.

Я часто посещаю цирк Медрано, завожу новые знакомства, рисую актёров и прошу их позировать. Меня привлекает в них бесшабашность и лёгкость, свобода и маргинальность, которую я фиксирую на своих холстах охристо-розовыми тонами - цветами молодости, расцвета и жизнелюбия. Однако, имея опыт глубокого сопереживания, я не изображаю их воздушными - вся эта наносная игривость всё равно видится мной лишь одним танцором их жизни, партию которому составляет бедность. Да-да, и в том актёре из кабака, который полон веселья и радости, тоже сквозит некая тоска. Но она всего лишь оттеняет образ. Ведь быть счастливым можно всегда и почти в любых условиях. Как минимум, стоит попытаться обнаружить себя таковым. И протянуть себе руку, и помочь выбраться из завалов всех этих жизненных трудностей, которые, как не крути, не решит за нас с вами невероятный волшебник, в которого иногда так хочется верить.

Сегодня перед вами - я. Человек, который должен был появиться в вашем поле зрения уже давно. И я откровенно не понимаю, почему мы не виделись с вами раньше... Хотя нет... Конечно, виделись. В прекрасных картинных галереях по всему миру!  

Не кривя душой, можно сказать, что мой вклад в культуру один из самых весомых за всю историю человечества. Всё дело в том, что я смог разглядеть в образе наших лиц, в наших любимых вещах их составляющие основы. И кто-то думает, что мир состоит из пикселей - нет, сэр. Мир состоит из геометрических основ. И прямо сейчас вы можете разобрать на составляющие прямые и кривые линии, всё что вам угодно. Увидеть прямые углы в круглых, казалось бы, объектах. И этот урок мой - попытка разложить сложную систему на более простые - всего лишь эксперимент, понимаете? И вы вольны также экспериментировать с миром.

Просто мне и моему коллеге Жоржу Браку когда-то пришло в голову увидеть реальность с точки зрения геометрии. Просто пример, ни к чему вас не обязывающий. Но, если вы столкнулись с чем-то очень сложным, с чем-то непонятным на своем пути - просто разложите этот предмет на составляющие. На болтики и шарики, на линии и структуры. Хотя, может быть, в вашей голове родится что-нибудь новое, ведь вы - люди - способны на то же, на что некогда был способен и я. Увидеть мир под другим углом, изменить отношение к обстоятельствам или объектам просто изменив их форму. И вот в моём "Аккордеонисте" многие уже не могут различить человека... Потому что человек для них - это две руки, две ноги и голова. Мы не научены идентифицировать объекты по внутреннему содержанию. И пусть кто-то скажет, что это полная чушь и тотальный бред. Но в 1910 году рождается мой портрет Даниэля Анри Канвейлера - работа, на которой миражирующее лицо всё же присутствует, но остальное тело - постоянно находящийся в сборке и перестройке механизм из кубов и линий, которые показывают ... Впрочем, вы сами понимаете, что они показывают. Ведь каждый из нас - это конструктор, каждый из нас - произведение искусства. И разве женщина, просыпающаяся с утра и идущая в ванную комнату не рисует себе своё сегодняшнее лицо? Которое может тотально отличаться от вчерашнего.

И то, что мы видим, можно интерпретировать, как угодно. Вместе с Жоржем мы отдаём предпочтение натюрмортам, преимущественно изображающим музыкальные инструменты, трубки, ноты, бутылки с вином и прочие знакомые нам объекты и формы, присущие образу жизни современной нам художественной богемы. В своих работах мы похожи на криптографов - шифруем в них номера домов, названия улиц и кабаков, имена возлюбленных. Всё, что ранее было привычно изображать объёмным, уже разъединено, разобрано и преобразовано в плоскость, представляет собой невероятные коллажи.

Во время Первой Мировой я занят оформлением балетных постановок и работаю с труппой Сергея Дягилева. Одна из этих постановок - "Парад" – будет посвящена военной тематике преподнесена как "более правдивая, чем сама правда". Французское общество, которое столкнётся с ней во время показа в театре Шатле отреагирует на нашу работу очень бурно, назовёт нас пораженцами, которые расшатывают французский фронт. Что только принесёт популярности работам Дягилева и моим скромным оформлениям его талантливого балета. "Геометрический мазила и пачкун Пикассо вылез на передний план сцены, в то время как талантливые художники смиренно ждут, пока их выставят", - так напишет в своей разгромной рецензии владелец парижского культурно-политического клуба Лео Польдес. Клуб его, кстати, выступал за "рассмотрение насущных проблем; свободное выражение всех идей; защиту всех свобод". Впрочем, торговцы свободой частенько так себя ведут.

Нам же с Сергеем до этих замечаний нет никакого дела. Наоборот - шалость удалась. К тому же, именно здесь, в балете Дягилева, я знакомлюсь со своей первой официальной женой - Ольгой Хохловой, которая родит мне сына Пабло. Мы живём вместе вплоть до 1927-го (в других версиях - до 1932-го) года, до момента, когда я начну увлекаться 17-летней француженкой Марией-Терезой Вальтер. Узнав о беременности моей любовницы, Ольга незамедлительно соберёт вещи и уедет от меня на юг Франции, где подаст на развод. Её требование я не удовлетворю и, по документам, мы будем мужем и женой вплоть до её смерти в 1955-ом году.

Впрочем, некую неудовлетворённость личной жизнью, как и все события в моём быте, можно просмотреть через линзу творчества. Ещё в 1925-ом году я открываю для себя новую художественную страницу - сюрреализм. Являющийся производной нового взгляда на мир, которым всё чаще бравировали молодые поэты тех лет, этот жанр я использовал в своём творчестве, чтобы деконструировать, в первую очередь, женщину. Понять для себя - и показать другим - какие образы женщин возможно уловить в их очаровательной грации, лёгкой походке, звонком смехе... Кто-то говорит, что в этот период из-под кисти моей выходят исключительно чудовища. Но посмотрите на эти контрасты образов - преисполненные округлостей или, наоборот, резких рваных линий и мазков. И, конечно, женщина — это загадка. Отдыхающие, сидящие в креслах, обнажённые, спящие — все они, такие разные — есть суть одно. И то, что их в моей коллекции так много, не значит, что все они всю жизнь выглядят так, как я преподношу их. И вот женщина в красном кресле, чьи резкие контуры, по заявлениям некоторых экспертов, напоминают мою Ольгу, ранее изображаемую мной лишь нежной и доброй, уже скалится с картины. Но когда ты переходишь к очередному полотну и смотришь на другую мою женщину - исполненную томной неги, спящую под сенью зелёной листвы, то уже понимаешь, что все эти маски, все эти личины - всего лишь вопрос взгляда на образ, вопрос того, что транслирует женщина прямо сейчас. И поймать в картинах настроение таким гротескным, таким ярким - не с помощью света и тени, но с помощью деконструкции, деформации, изначального образа, дорогого стоит.

И вот на дворе 1937-ой год. Во время гражданской войны в Испании я выступаю на стороне республиканцев, борющихся с политикой Франсиско Франко, а уже в апреле происходит событие, которое определит моё творчество на время очередной главы моей жизни - небольшой городок басков Герника подвергается бомбардировке союзных сил Германии и Италии. Это событие оставит в моей душе невероятно глубокую рану. И я создаю свою собственную "Гернику" - картинку, которая в длину достигает немногим меньше метра. На ней - момент бомбардировки. Момент, когда Бог замолчал, но образы мои - изломанные, страшные, наполненные паникой, нарочито кричащие, не оставляют равнодушным никого. На этой картине человеческая боль слилась с холодным политическим расчётом. Из меча поверженного бойца прорастает цветок, над всеми фигурами ярко высится незримым оком лампочка в форме глаза, в которой я отобразил лампу из камеры пыток. И лишь бык, громоздкой фигурой присутствующий в левом углу картины, не выражает никаких эмоций. Кто-то считает его символом непонимания, глухоты и неведения. Кто-то видит в нём олицетворение фашизма. Кто-то - символ Италии, увлечённой политическими дрязгами и не обращающей внимание на трагедию простых людей в уничтоженном городе. По легенде, в 1940 году в мою мастерскую в оккупированном Париже пришли с обыском фашисты. Увидев наброски "Герники", немецкий офицер спросил "Это вы сделали?". Я ответил: "Нет, это сделали вы".

В той же тональности и мрачности будет исполнено ещё несколько моих работ - "Рыбная ловля ночью на Антибах", "Плачущая женщина", "Натюрморт с бычьим черепом".  Впрочем, настроения эти ближе к концу войны уже уступают миротворческим тематикам моих картин и в 1950-ом году я уже создаю своего "Голубя Мира", который станет отсылкой к голубю с ноева ковчега, несущего весть о приближающихся лучших временах на новой земле и посвящением моей дочери, которую я назову Паломой, что в переводе с испанского обозначает "Голубка".

Я - один из самых талантливых художников, скульпторов, графиков, керамистов и дизайнеров не только своего времени, но и всего человечества. Моё наследие включает в себя около 20 тысяч работ. Мои картины занимают первое место по "популярности" среди похитителей живописи, что не мудрено - в 2015-ом году в Нью-Йорке одна лишь моя работа "Алжирские женщины" будет продана на аукционе за 179 миллионов долларов. Я человек, решивший изображать объёмное тело через сумму его плоскостей и, в итоге, основавший в культуре и искусстве течение кубизма. Лучший художник среди живших за последние 100 лет по результату опросов газеты The Times от 2009-го года. Тот, кто после окончания Второй Мировой погрузится в период счастливого творчества, знакомится с Франсуазой Жило и в очередном гражданском браке своём оставит после себя двух прекрасных детей - сына Клода и дочь Палому. Потом, в 61-ом году снова влюбится и обретёт падчерицу, которая до сегодняшнего дня будет моей главной наследницей.

И что же во мне такого - необычного, фантастического? Кроме умения видеть, наверное, талант говорить. Говорить с вами через полотна. Через образы. Во всем моём женоненавистничестве - тотально преклонение перед женщиной, как самым невероятным образом из когда-либо существоваших. И если вы начнёте общаться с моими работами не как зритель, а как соавтор, вы, конечно же, услышите хлопанье крыльев моей голубки, ужасные крики и зловещие пророчества "Герники". Мои женщины подарят вам весь свой шарм, всю свою искренность - в огромной палитре от злости до мирного спокойного сна. И сделать себя своей собственной концепцией — это так патетично, так экспрессивно. Но ведь если не быть собой, то придётся становиться кем-то другим. Наполнять себя чужим видением, не отдавая себе отчёта эмоционировать и выплёскивать на окружающих посылы, которые созданы не тобой. Да, я и сам время от времени попадался на этот крючок эмоции, бросал в топку своей печи новые знакомства, старые обиды, политические лозунги и непримиримую борьбу. Однако, всё это служило мне фильтрами. Фильтрами для создания чего-то нового, чего-то грандиозного. Ни одного дня не должно быть прожито зря. Каждый человек для тебя учитель. Каждая эмоция - инструмент. И работать с ними нужно уметь. Однажды я скажу, что среди людей, как и среди произведений искусства, тоже больше копий, чем оригиналов. И это очень важно, понять, чего в нас больше - себя или других.