статья от 26 ноября 2012 года

Воин должен, прежде всего, знать, что его действия

бесполезны, но он должен выполнять их, как если бы он не

знал об этом. Это то, что шаманы называют

контролируемой глупостью.

Карлос Кастанеда.

 

И вновь я не устаю приветствовать вас. Приветствовать в очередной галерее памяти. И сегодня, мои уважаемые читатели, мы пойдём тропой жизни, которая, несомненно, всегда стремилась к смерти ради возрождения в будущем. Абсолютно всегда. И что же это за персонаж такой, который сознательно ищет путь в собственное физическое забвение? Но в том-то и фишка, что любое творчество подхлёстывается ощущением финала. И если бы не осознание завершённости нашей жизни, если бы не этот великий дар и великая привилегия – Смерть, то мы никогда бы не восхищались полотнами Брейгеля, не слушали бы музыку Вагнера, не зачитывались бы Достоевским. И основным нашим сегодняшним уроком будет принятие Смерти – пожалуй, самая важная задача для ещё живого человека. И очень обидно, что в современном мире человек пытается подменить основы, подменить свои реальные задачи выдуманными проблемами, безразличием, ложными приоритетами. Ведь каждому из нас придётся умереть. И кто знает, что там, за дверью, ведущей в никуда?

Жизнь кажется каждому из нас смешной игрой, мы живём так, будто будем жить вечно. Мы боимся конца, потому что он не даст нам наметить планы на завтра – то, что мы должны бы выполнить здесь и сейчас, но так хотим перенести на неделю вперёд. И как же досадно, что глуп человек. И в проблемах своих не ищет силы, не ищёт уроков, но обходит их стороной, выстраивая вокруг себя соломенный домик, который рано или поздно разлетится от одного лёгкого дуновения. Сколько таких умников лежит сейчас на кладбище? Сходите, посмотрите. И, возможно, именно в ваши головы придёт идея пустоты завтрашнего дня. Дня, который ещё не сшит одной толстой нитью; дня, намётки которого пока лишь написаны вилами на воде. Но мы всё равно продолжим этот глупый балаган, откладывая на завтра. И дело в том, что все эти мои слова – это ваши идеи. Вы поглощаете только то, что знаете сами. Но менять ничего не станете. Никогда. Вот что самое удивительное. Да и существую ли Я в тексте, который читаете Вы? Но мы слишком отвлеклись от основной темы, как может показаться неискушённому читателю. Речь сегодня пойдёт о тупике. О тщетности, о праздничном параде последних дней жизни в честь наступления Смерти.

В этом шествии Свобода – лишь возможность понять своё поражение. А чего вы ожидали от последнего дня жизни? Однако, если вы вдруг захотите найти её раньше, то ваш поиск обречён на провал, ведь Свобода – это то, что обретается с принятием Смерти. И так замыкается круг.

Сегодняшний наш персонаж на века сохранится в памяти человечества. Он станет негласным гуру фатализма, ярчайшим городским шаманом, самым харизматичным видом Человека Умирающего. Мастером, в конце концов. А Мастер, как вы можете понять, никогда не бывает счастлив. Вы спросите, почему? Хотя не думаю. Ведь Вам уже давно всё предельно ясно. Герой сегодняшней статьи - Джим Дуглас Моррисон.

История нашего сегодняшнего героя начинается в семье военного, проживающего в Мельбурне, штат Флорида. И, пожалуй, это действительно самая большая шутка истории – детство одного из самых известных Детей Цветов, начавшееся в семье военного. И в жизни всегда так – противоположности рождают друг друга, кружась в безумном ницшеанском танце.

Маленький Джим растёт непоседливым, но достаточно умным мальчиком, чего, правда, не скажешь с первого взгляда – слишком активен, слишком суетлив для звания тихони-зубрилы. Однако, несмотря на все стандартные мальчишеские шалости, было в Джиме что-то, что ждало малейшей искры. Казалось, он был большой связкой динамита, которая с самого рождения боялась и ждала такого опасного и завораживающего общения с огнём. И эта несомненно предначертанная судьбой встреча, произошла, когда Моррисону исполнилось четыре года.

Декорации были обставлены более чем шикарно – перед нами извилистая пыльная дорога Нью-Мексико. Сама возможность аварии на подобной дороге выглядит нелепо, но видимо именно такими должны были быть условия входа в Игру. Машина Моррисонов не первый час глотала песчаную пыль, прежде чем на горизонте появился грузовик. Он лежал в кювете, вокруг были какие-то люди в полицейской форме. Они что-то неторопливо обсуждали, внося сухие цифры данных в протокол. Разбился грузовик с индейцами. Многие люди были ранены, многие умирали. Прямо сейчас. В эту минуту. Но вот то, что зацепило нашего героя в этот момент – взгляд, упавший на него. Немой взгляд старого индейца, который Джим позже передаст в одном из клипов на свою самую известную, пожалуй, песню. Песню-заклинание, песню-камлание. Несомненно, языческую молитву, двери в какую-то новую систему восприятия.

И именно так должна начинаться жизнь шамана от культуры – с непосредственного приобретения какого-то Великого Дара. Так должна начинаться Жизнь Человека, который позже поймёт всю грязь мира и не будет стремиться от неё убежать; поймёт, что всё в этом обществе будет измазано и запачкано. ВСЁ! Исключений, как вы понимаете, нет. Попробуйте быть с кем-нибудь самими собой хотя бы одну неделю и получите порцию грязи прямо в лицо. Потому что нельзя быть чистым и безотказным, нужно кусаться и уметь говорить «Нет!», в конце-то концов...

Итак, мои уважаемые читатели, сегодняшний наш герой знакомится со смертью в возрасте четырёх лет. Самый подходящий возраст для приобретения иммунитета от иллюзий, не так ли? А дальше – вереницей понёсшиеся десятки школ и приобретение ещё одного важнейшего опыта – опыта раскаивания. Сам момент становления характера Джима сильнейшим образом скажется на его будущем. Все его песни, которые ещё только будут написаны, пропитаются раскаянием – самой твёрдой валютой, какую только могут придумать родители для своих детей. Метод воспитания детей в семье Моррисонов, регулярно остававшихся на попечении матери, заключался не в скандалах или порках, а в приведении детей к осознанию собственной неправоты или вины, которое часовым механизмом закладывало внутри подрастающих мозгов одну программу: ты должен следовать правилам. Несоблюдающий законы вечно вынужден искупать свои ошибки. Но скоро то ли длительное отсутствие отцовской руки, то ли неукротимая дионисийская воля к внутреннему празднику возьмёт верх, и Джим начнёт вести себя абсолютно неподобающим для ребёнка из семьи военных образом.

За многочисленными детскими шалостями прошло несколько лет, пока в руки Моррисона не попала книга Джека Керуака «В дороге». Это была одна из первых книг ещё только зарождающейся литературы битников. Поведение Джима на фоне подобных увлечений изо дня в день изменялось, как казалось многим, не в лучшую сторону. В общественном транспорте он постоянно умудрялся приставать к пассажирам, с вопросом об их отношении к слонам, в колледже писал рефераты про выдуманных графов и князей, которые неопытные преподаватели, конечно же, принимали за чистую монету.

И обычный школьный хулиган, чья вершина, как кажется, талантливый Остап Бендер, так бы и остался современным Барнумом – чудаком и лицедеем, если бы не тот детский контакт со смертью. Через некоторое время по подобному поводу великий маэстро Дэвид Линч скажет от лица своего персонажа: «Это всё равно, что поздороваться за руку со смертью и сказать ей: «Что моё — то твоё». И внутри нашего героя уже вызревают те земляничные поля, которые, конечно же, навсегда. Но как туда попасть? И через какие такие призмы нужно смотреть, чтобы из наблюдателя стать главным действующим лицом своего загадочного спектакля, чтобы пройти по этим самым полям смысла, чтобы не один раз увидеть, а сто раз почувствовать на своей шкуре свободу от общественных клише, свободу от законов, свободу от самого себя?

И, долго вглядываясь во внутреннее зеркало, наш сегодняшний герой уже видит путь, который, как водится, начинается с порога... В этом большом пути, в который он отправляется вместе со своим другом Брайаном, Моррисона уже арестовывает полиция, он беседует в баре ночи напролёт с барменом-гермафродитом, обедает в доме сестры Линдона Джонсона полностью зажаренной тушей коровы, проводит ночь с проститутками и однажды, к слову, даже с лесбиянкой. Подруга этой девушки, правда, не даст Моррисону довести свои задумки до конца, пригрозив Джиму ножом. И кто бы знал, что все эти дебри – не начало пути, не то, самое важное начало, которое Джим всегда так хотел найти, но уже сам процесс путешествия. Ведь всегда нужно искать исток, тот родник, из которого берёт исток Великая Река Свободы.

Не зная начала, вы не сможете вернуться к самым чистым водам. Как вы понимаете, поиск истинной свободы подразумевает под собой отречение не только от набивших оскомину моральных норм, но и от множества так называемых общественных благ. Не у каждого человека хватит сил или благоразумия отшвырнуть тарелку с льготной похлёбкой обратно в морду общества. И для того, чтобы научиться терять, нужно обязательно обрести что-то новое. Именно в таком порядке, да-да. Это похоже на создание новых уровней реальности, в которых из безумца вы можете превратиться в мудреца. Уровней, законы которых написаны исключительно для вас. И только в подобных пространствах вы будете являться истинным распорядителем своей жизни. Вся сладость этой идеи, однако, для многих отпадает, когда вскрывается факт резкой конфронтации не только с самим обществом потребления, но и с его благами. И скажите мне, кто из вас готов уйти в леса и отказаться от Интернета, Мак Дональдса, зарплаты, в конце-то концов? Отказаться от этого всего, чтобы почувствовать не приторную сладость отравленной свободы, но истинное её величие в безумной, пугающей, но такой притягательной вседозволенности. И если вы готовы, то почему вы ещё здесь?

И чтобы создать подобную площадку для действий, человек, несомненно, должен стать шаманом. Шаманом, который играет уже по своим правилам и на своей территории. Абсолютным подонком с точки зрения официального общества, и несомненным героем с точки зрения биологической эволюции. Обучаясь в университете Таллахаси, Джим ведёт абсолютно безумный образ жизни. Его всегда можно увидеть в одежде с чужого плеча. Футболки и джинсы соседей, чужая еда и пиво – Джим считал, что на всё это имеет полное право. Его неоднократно видят голым на университетских башнях, однажды в подобном виде он появляется перед детьми на Хеллоуин. Параллельно здесь он учится на кафедре истории позднего Возрождения и посещает курсы риторики.

Вот он перед вами – человек-бомба, непредсказуемый, экстравагантный и, без сомнения гениальный. Последний пункт, кстати, подтверждается тестами на IQ, проходя которые, Джим показывал отличный результат – 149 баллов. Для тех, на кого особое воздействие производят цифры, хочу отметить, что IQ Эйнштейна и Хокинга равны 160, а его среднее значение составляет примерно 110 баллов. Несмотря на абсолютно асоциальное поведение, на которое уже давно махнули рукой отец, мать и институт, отчислили Джима абсолютно по другой причине – он не оплачивал электричество за пользование электропледом, который подарили ему дедушка и бабушка. После этого инцидента он однако понял, что свой путь можно найти, только отказавшись от всего, что тебе не нравится. Как бы оно ни было дорого, как бы ни манило своей простотой. Ведь, купившись на уловку о лёгком заработке или лёгкой жизни, человек навсегда закапывает свой талант и свою судьбу, которая могла предложить абсолютно другие варианты развития событий.

Джим поступает в киношколу. Школа эта – UCLA – славится достаточно лёгким отношением не только к политике, но и жизни в целом. Уникальнейший питомник гениев. Киноленты, поставленные Моррисоном, предвосхитят появление в культуре таких гигантов как Ян Шванкмайер и Дэвид Линч. Они будут абсолютно непонятны, совершенно неприемлемы и, как и всё, к чему прикасается Джим – гениальны. Этот дар, казалось, доставшийся ему от развращённого искусством Мидаса, будет преследовать Моррисона всю жизнь. Он будет придавать неопределившемуся пока ещё бунтарю некий ореол притягательности. Талантливый молодой человек с копной торчащих во все стороны кудрявых волос проводит время в институте на кафедре истории позднего Возрождения, в постелях с проститутками, предстаёт абсолютно нагим на публике. И это уже не наш мир, это новая, неизведанная реальность. Мир, в котором не действуют наши суждения, мир в котором даже сами принципы и, как кажется, физические законы просто не работают. И когда Джим начнёт искать, где же был переломный момент в его жизни, чёрт побери, с какого момента он стал Другим, Иным, тем, для кого мир человеческий пуст, – он раз за разом будет приходить в ту самую минуту, когда впервые увидел смерть. Однажды, он всё-таки поймёт, что побег от неё начинается именно у порога этих самых Дверей...

Повода вернуться к обычной, беспробудно мрачной жизни не будет. Даже устроившись помощником в библиотеку, Джим останется фактически бездомным. В этот, пожалуй, самый романтический период своей жизни, он будет занят сочинением стихотворений. В свободные минуты на работе Джим будет много читать – Бодлер, Ницше, Хаксли, Фрейд и Рембо помогут ему в поиске пути. Единственно верного пути. Проводя ночи на крыше заброшенного склада, днём он будет возвращаться к своей повседневной работе. По повесткам из военкомата Джим если и будет являться, то принявший убойную дозу алкоголя или наркотиков, к тому времени уже распространяемых в рядах хиппи; да и то только для того, чтобы в полубессознательном состоянии упасть на стол к какому-нибудь майору, угрожая тому проблемами, связанными с приёмом на службу такого солдата. Джим видел многое, что заставит его возненавидеть армию, когда посещал с отцом учения на Тихом Океане. Видел более чем достаточно. Однако он соблюдал условия отца и матери, по которым за высылаемые ему деньги, должен был хотя бы раз в месяц звонить им или писать письма.

В это время Моррисон встречает двух людей, которые предопределят всю его оставшуюся жизнь – Памелу Курсон и Рея Манзарека. Рей будет настолько восхищён стихами молодого харизматичного поэта, что предложит сколотить рок-группу, название которой, позже, будет взято из книг горячо любимого Моррисоном Хаксли. Позже, когда журналисты будут спрашивать, откуда такое оригинальное название, Джим ответит в интервью: «Существует известное и существует неизвестное, а между ними есть двери». Те самые двери, с которых начинается путь любого шамана.

Группа с головокружительным успехом врывается на мировую сцену. Концерты, стадионы, залы – всё это, плавающее в антуражно-наркотическом дыму, будет кружить голову Джима на протяжении недолгих шести лет. Всё это время Моррисон будет пытаться раскрыться полностью, через иносказание передать самые неземные, самые настоящие эмоции и состояния. Всё чаще в его подсознании будет всплывать фраза Уильяма Блейка: «Если бы двери восприятия были чисты, все предстало бы человеку таким, как оно есть — бесконечным». И он упорно стремился к этой бесконечности, к понятию нуля, рождался на сцене, чтобы ежесекундно умирать. Рождался в каждой новой песне, чтобы жить не более мгновения, ради двух праздников – появления и самосожжения. Уникальные в своём роде, неподражаемые «The Doors», семимильными шагами двигались к Олимпу музыкальной сцены. Двигались под предводительством своего личного Диониса. Бахуса, воздающего хвалу всему живому. Однако же внешность Джима иногда подводила его: неизменно глядящий куда-то внутрь себя, кудрявый, казалось бы, хрустальный юноша не на всех производил впечатление камлающего шамана, хотя и вызывал чувство религиозного трепета у восхищённой публики, в глазах многих представая не более, чем сияющим ангелом. А ведь так хотелось объединить всё...

И этот подсознательный самоподлог Джим раскусил практически сразу. В своих песнях он старался прибегать ко всё более изощрённым темам, всеми возможными путями пытался уйти от образа секс-символа, хотел донести до слушателя весь чернозём обыденной жизни. И когда такая возможность ему предоставилась, она не была упущена.

Бомба взорвалась 21 августа 1966-го года в «Whisky a Go Go». Нельзя сказать, что образ Моррисона до этого дня был слишком чист и гладок, но именно сегодня весь зал имел возможность лицезреть его во всей красе алкогольно-наркотического опьянения. И это действительно был ритуал, мои уважаемые читатели, ритуал, бой барабанов в котором сочетался с мощным заклинающим заговором Моррисона. Это было действительно вакхическое зрелище. Такого «The Doors» раньше никогда не выдавали. Казалось, на сцене гремел гром, и студия полнилась еле различимым свежим дуновением наступающей грозы. Именно тогда песня «The End» начала обрастать новым мясом – Моррисон вставил в неё отрывок из трагедии Софокла «Царь Эдип», замешанный на наваристо сочном бульоне фрейдизма. Это было открытым намёком на эдипов комплекс. Он хрипел со сцены:

— Father

— Yes, son?

— I want to kill you.

— Mother! I want to fuck you...

Полицейские, которые будет стаскивать тряпичную куклу Джима со сцены, впоследствии предъявят множество фотографий, на которых он будет обнажённым запечатлен в самых немыслимых позах. Позже все моралисты Америки ополчатся на «The Doors». Некоторое время концерты будут запрещены. Музыканты будут находиться на особом счету у полиции. И вот она – очередная дорога к американской мечте. Дорога по пыльной пустыне, жаждущей дождя. Во время записи последнего альбома, по окончании шумихи вокруг шокирующего концерта, все музыканты чувствовали какое-то напряжение, исходившее от Джима. Казалось, то ли его пробки уже перегорели, то ли вмешательство полиции тогда на концерте привело к смерти азартного шамана Моррисона и перерождению его в существо совсем иного толка... В любом случае, Джим заявил о своём уходе из группы по окончании сведения альбома «L.A. Women"...

Уход Моррисона из группы был обусловлен не столько его опустошённостью, сколько тягой к уединённому забытью. Он уходил по-английски, не смотря на свои американские корни. Он уносил с собой Грозу, ту самую, о которой уже успел спеть в одной из своих самых известных песен. Нельзя сказать, что рок-сцена в это время была пуста – как кислотные грибы после дождя из почвы лихих шестидесятых уже проросли новые группы со своим видением мира, своими идеями и концепциями. Но место шамана опустело. Моррисон ушёл от суеты, променяв славу и популярность на тихий покой парижских будней. К этому моменту он уже успел обрасти бородой и заработать астму. Петь становилось тяжело, но в редких компаниях друзей и случайных знакомых он не переставал читать свои тексты-заклинания. Казалось, что сценическое шаманство было пройденным этапом большого пути, частью трансформации, и теперь – целостность обретена. Но ни алкоголь, ни наркотики не уходят из жизни Моррисона. Он уже не чувствует себя звездой. Да и никогда не чувствовал, по правде говоря. Джим всё чаще ловит себя на мысли, что в его груди бьётся сердце писателя или поэта. Поэта трагического. Такого, каким некогда был Арутюр Рембо. Он закрывает глаза на измены жены и её пристрастие к героину, напиваясь до беспамятства в местных рок-клубах. В его голове, казалось, беспрестанно крутится какая-то навязчивая мысль. Какая...? Вряд ли кто-то вам ответит. Но все его знакомые уже видят, что Моррисон каждый день всё больше напоминает книгу, которую сжигают в огромном камине, вырывая лист за листом.

В конце концов Джим находит в себе силы позвонить барабанщику «The Doors» Джону Денсмору, чтобы спросить об успехе их последнего альбома «L.A. Woman» и сообщить новость о том, что снова хочет вернуться в группу. В ближайшее время он посетит студию звукозаписи и разбитым уставшим голосом попробует напеть что-то на ленту... Последнюю свою ночь Моррисон проведёт вместе с Памелой Курсон. Около половины четвёртого её разбудит явно нездоровое шумное дыхание Джима. Моррисон откажется от врачебной помощи, он выйдет из комнаты и станет наполнять ванну тёплой водой. Памелу немного обеспокоит эта ситуация, но Джим её успокоит заявлением, что чувствует себя несколько странно, однако у него ничего не болит. В ванной его будет тошнить сначала едой, потом кровью и кровяными сгустками. Он убедит Памелу, что не болен, и отправит её спать, заявив, что сразу по окончании приступа ляжет в постель и заснёт рядом с ней. Однако, когда она проснётся в шесть часов утра и не обнаружит Джима в комнате, ей всё станет ясно. Памела войдёт в туалетную комнату, увидит Джима, лежащего в ванной с тёплой водой... Из его носа тонкой струйкой будет течь кровь... Джим по-прежнему был красив. Казалось, что он крепко спит, и уже ничто не сможет нарушить его покой. Отдых, так необходимый вечно беспокойному Королю Ящериц... И плата за открытие своих пространств, конечно же, велика. Эволюция, которая берёт своё. Жизни, в которых интенсивный творческий процесс компенсируется недолговечностью организма. Самые ценные детали, занимающие ключевые позиции в Великом Двигателе человечества, к сожалению, стираются раньше абсолютно незначительных. То ли потому что количество сердечных оборотов-ударов на единицу времени в два, а то и в три раза больше; то ли потому что восхищённо-безразличное общество гнетёт...

Я вижу себя огромной огненной кометой, летящей звездой. Все останавливаются, показывают пальцем и шепчут в изумлении: «Посмотрите на это!» А потом — фьють, и меня уже нет...

Джим будет похоронен на кладбище Пер-Лашез. Вскоре рядом с его могилой появится огромная надпись «Morrison Hotel»... «The Doors» так и останутся культовой группой. Они порадуют публику ещё двумя альбомами и посмертным изданием поэмы Джима «An American Prayer». Так пролетит над рок-небосклоном одна из самых ярких его звезд, оставив незабываемый шлейф смыслов, мелодий, энергии.

***

В 1973 году на одной из богом забытых заправок между Санта-Фе и Колорадо остановится чёрный «Шевроле». Он будет держать путь в сторону мексиканской границы. Удивлённый работник заправки увидит за рулём мужчину с длинными кудрявыми волосами, окладистой бородой и в тёмных очках, которые будут надеты на глаза, несмотря на третий час ночи. Мужчина закурит и попросит налить полный бак бензина. Заправщика будет терзать чувство, что где-то он уже видел своего ночного посетителя:

– Вы ведь Джим Моррисон, солист «The Doors»... Но вы же...

Мужчина улыбнулся и ответил:

- Всё может быть, парень, всё может быть!