Дмитрий Громов: Магия Текста*

*по мотивам произведения Михаила Елизарова "Библиотекарь"

Рабочий человек должен глубоко понимать, что вёдер и паровозов 

можно наделать сколько угодно, а песню и волнение сделать нельзя. 

Песня дороже вещей…

Андрей Платонов

И текст просто ложится ровными строчками на бумагу, а автор вкладывает в него всё самое тёплое, самое вечное, не для того, чтобы стать чертовски богатым, но для того, чтобы просто поделиться своими радостями и печалями, бурей чувств или снежной пустыней, которая залегла в нём самом. Ведь важнее подобного слова ничего нет - оно не представляет ничего больше, чем самого себя. Не является инструментом, при помощи которого кто-то хочет въехать в рай.. Это некая картина, которая просто существует. И не претендует на большее. Именно тогда слово и становится заклинанием.

В здоровые времена слово тоже является здоровым, цельным плотным. Оно помогает человеку жить и строить, творить и гореть, преодолевать и управлять - самим собой, окружающими, процессами. Но когда времена меняются и вместо буквы приходит заложенный в неё смысл, исподволь подменённая суть, необходимая для перепрошивки целого народа, возникает казус, в котором целая держава становится опустошённой, оболваненной. И если ты хочешь уничтожить народ - уничтожь его язык, несомненно. Но если хочешь ускорить этот процесс - уничтожь его языковые наполнения, образы, смыслы. Ведь буква - это то, к чему каждый из нас прикасается с детства. Мы можем не верить людям и их пространным докладам с трибун, но мы совершенно не готовы к тому, что нас предаст буква. Но вот в известный нам алфавит уже внедряются разрушительные черви понятий и образов. И язык из цельного исходного кода уже превращается в грязную половую тряпку. Становится языком, который уже теряет свой стержень, обмякает и общаться на котором становится не комфортно. Не потому что он стал смешнее или грубее - этого хватало и в первоисточнике. Но потому что заряженный на определённую цель язык выстреливает очень глухо и еле слышно. И мы не всегда можем понять, что он уже взрывается в наших руках, застилает едким дымом глаза и отравляет мозг. И будьте аккуратнее со своими глазами - всегда выбирайте что попадает под их взгляд. Ведь всё, что мы читаем, всегда формирует наше сознание. И вычистить его становится очень сложно. Впрочем, истинный язык никогда не может умереть. И его образы очень сложно вырезать ножом пропаганды.

Дмитрий Громов в "Лабиринтах".

Стоит обратить внимание, что каждая политическая система - включая кастрированную западную демократическую модель, создаваемую на экспорт - имеет свою определённую традиционную лингвистику. Болезнь языка - первый симптом внедрения в него инородного агента, болезни социума, политической системы или страны в целом. Всё начинается со слова. Ведь даже в гитлеровской Германии сперва было слово фюрера. И только потом уже появились танки и автоматы, ставшие инструментами кровопролития. Слово формирует мироустройство народа. Слово вождя формирует порядок государства. Как своего, так и, при наличии инструментов воздействия, его политического оппонента. При помощи слова воздвигались целые государства-исполины - Римская империя и Древняя Греция. Государства, тем или иным способом, воздвигающие свой язык в статус международного ориентированы на распространение через него своей культуры. Поэтому нет ничего важнее для уничтожения конкретного народа, нежели уничтожение языка и его семантических единиц, включающих в себя литературный язык, диалекты, жаргоны, просторечия и арго.

Языковая дискриминация успешно применялась на протяжении всей истории человечества. Первым достоверным фактом такого гонения стало внедрение в VIII веке арабского языка на территории Египта, который заменил традиционный койне и коптский. Коптский язык подвергался жестоким преследованиям, особенно во времена правления мамлюков, что привело к его исчезновению к 17 веку. Отдельно отличилась Британская Империя, долго и методично, со времён Кромвеля, угнетавшая носителей ирландского, валийского и гэльского языков. Галисийский, каталанский и баскский языки в середине прошлого века страдали от правления и лингвистических   препон, созданных Франсиско Франко на территории Испании. В конце 19-го, начале 20-го века германизации подвергались некоторые территории государств западных славян, включая запрет польского языка в средних и начальных школах. Нарушение этого запрета, кстати, каралось физическими наказаниями и привело к  Вжесненскому школьному бойкоту 1901-1902 года. Существовала также практика русификации некоторых территорий, входящих в состав Российской империи в XIX веке. В наши дни дискриминация происходит в отношении латинского и афроамериканского английского на территории США, а также продолжающаяся уже достаточно долго возня на территории Канады, связанная с вопросом о французском языке. Ну и, конечно же, на территории современной Украины относительно русского языка.

Не обошёл вопрос языковой дискриминации и Россию начала 90-ых годов. Когда начал формироваться новый социум, а удары и потрясения сопровождали каждое мало-мальски значимое политическое событие в истории страны, десятилетиями складывающаяся форма языка стала рассыпаться. Но мы этого не замечали. Не потому что процесс этот был мягким и очень аккуратным. Всё было проще - людям с головой хватало своих проблем, чтобы не обращать внимание на формирование новой языковой культуры, направленной на американизацию речи. Сначала язык начали покидать "номенклатурные" советские тяжеловесные политические термины. Позже из обихода вычёркивались более простые слова, вроде слов "товарищ" или "верность". Взамен их в культуру народа внедрялись популярные сленговые американизмы - повсеместные "ваучеры", "брокеры", "рэкет" и, пришедший немного позже, "маркетинг" как нельзя проще отображали ситуацию внутри стремительно обескровливаемой страны. Сегодня, возведённые в рамки анекдотических, "культтовары", "юннаты", "стройотряды" и прочие "товарищи" ютятся на обочине языка, залитые грязью новых терминов, проносящихся по трассе культуры плотным строем. Чтобы иметь над человеком контроль, чтобы придушить его родную лингвистику, всегда нужно вкручивать в уже сформированный языковой строй ещё больше терминов - новых, заимствованных. Чтобы отсеянные термины никогда туда не вернулись, высясь могильными крестами над целыми ушедшими явлениями и понятиями, а новым не было места для формирования. Всё должно быть насаждённое или заимствованное. Новые, популярные среди молодёжи и горе-литераторов понятия и термины вроде "кринжа" и множества феминитивов, вращиваются в культуру, внося в неё определённые явления, становясь маркером новых привнесённых в бытность понятий и процессов. Только бы своё не родилось. Только не начался бы процесс создания собственных понятий, которые формируют твою мыслительную структуру, закладывают новые образы или воскрешают понятия вчерашнего дня, кем-то усиленно вымаранные и спрятанные под сукно.

Текст - важнейшая опора человеческой психики. Именно он не даёт рассыпаться нашему мировоззрению, не даёт ему быть раздёрганным на тысячу маленьких несогласных друг с другом субличностей. Любая визуальная история - от виртуальной реальности до кинофильма - преподносит человеку некую картинку, которую он воспринимает как данность. В случае же с текстом, нам приходится зашифровывать образы в безэмоциональную букву при письме и расшифровывать её из буквы в образ при прочтении. И даже у искушённых читателей образ, извлекаемый из этого ящика Пандоры, может во многом отличаться от того, который внутрь вложил автор. Написать так, чтобы читатель увидел то, что подразумеваешь ты - есть великое искусство. Прочитать такой текст и стать камертоном авторской мысли, тоже важнейшая работа, которая не только включает кинотеатр внутри вашей головы, но и развивает мыслительные процессы. Именно такие яркие легко читаемые образы некогда заложил в свои произведения наш сегодняшний герой.

И что остаётся после горячечного бреда, в котором сквозь багровый туман, застилающий все образы, встающие перед глазами, ты уже чувствуешь, как вокруг тебя снуют врачи и санитарки. А потом наступает оглушающая тишина. И вот ты просыпаешься на  больничной койке. И уже не чувствуешь кисть правой руки. На соседней кровати, сквозь понемногу рассеивающийся морок, проступает силуэт солдата, который теребит за ухом маленького котёнка. Потом картинка куда-то вновь уплывает. И вот левая рука уже выбивает на печатной машинке ловкие слова, которые со временем превращаются в плетения текста. В смысловую сеть, работы для которой не будет достаточно долгое время. И верно говорят, что художник или писатель творят, как правило, для вечности. Потому что путь их продлевается их работами. И человек может давно сгнить в земле, но текст его, буквы его, его уверенные мазки по холсту ходят среди людей и несут на себе печать его маленького скромного имени.

И вот на свет уже появляется первая книга. Название простое, ясное и броское - "Пролетарская". Сюжет её достаточно прост: "Пять лет как отгремели бои. Страна перестраивает экономику на мирный лад. В военные годы план достигался нечеловеческим напряжением, сверхурочными сменами. Новая жизнь требует не только энтузиазма, но и новаторской мысли. Много трудностей встает на этом пути, в том числе и консерватизм некоторых руководителей предприятий. Непростая ситуация сложилась на шахте «Пролетарская». В центре повествования инженер Соловьев. Бывший фронтовик пытается сломать устоявшиеся порядки, добивается механизации в забое. Соловьеву противостоит начальник шахты Басюк. Он одержим стереотипами военного времени — любой ценой, хотя бы штурмовщиной, выполнить план. Басюк не в состоянии понять, что грандиозные перспективы мирного строительства требуют иных темпов и производительности, которых не достичь на устаревшем оборудовании. Отказ от своевременной модернизации систем безопасности приводит к несчастному случаю. Басюк пытается свалить всю ответственность за случившееся на Соловьева. Понадобилась вся решительность, суровость и прямота таких закаленных войной людей, как парторг Чистяков, бригадир забойщиков Личко, чтобы заслуженное наказание понес истинный виновник."

Потом будет вторая, третья, четвёртая книга. И так до семи. В одной из них воспевается подвиг целинников и описывается непростая судьба аспиранта Евгения Лубенцова, который открывает для себя коллективизм, товарищество и труд, в результате чего ему удаётся разглядеть в своей девушке Элине мещанскую сущность, что приводит к их разрыву и новой любви Евгения к прицепщице Маше Фадеевой. В другой - несколько героических суток из жизни зенитно-пулемётного взвода лыжного батальона, закрепившегося на реке Нарве и форсирующего его. В третьей - история рабочей династии Шаповаловых, которые помогли небольшому заводу по ремонту сельхозтехники вырасти в металлургический комбинат. И весь этот круговорот советских образов и подвигов, отваги и радости, доброй памяти и невероятной силы уже кружится в творчестве нашего сегодняшнего писателя как хоровод архаичных героев, которые в 90-ые нагло потеснит литература предателей и оборотней - бульварного чтиво на пару дней. Сопливые роман и бессмысленные мыльные драмы, пенящиеся пустой оболочкой и прожигающие глаза своих великовозрастных сентиментальных читательниц, льющих крокодиловы слёзы над судьбой очередного Педро или Хуана, переживающих за Розиту и её больную престарелую мать. На фоне всего этого бреда зарастают слоем волосатой пыли в чуланах, комодах и библиотеках, растащенные на части сапогами равнодушных прохожих книги нашего сегодняшнего героя - "Нарва", "Пролетарская", "Счастье, лети!", "Тихие травы", "Дорогами труда", "Серебряный плёс" и ещё одна - книга, которую все ищут, но никак не могут найти...

Мы часто говорим о том, что у нас всё плохо. Люди, которые считают себя прогрессивными, поймавшими волну современных веяний, услышав популистские лозунги о свободе, равенстве и братстве всех со всеми - что, кстати, абсолютно невозможно в обществе капиталистического потребления, где человек человеку винтик и средство получения сверхдоходов - считают, что реализация подобных идей возможна лишь где-то там, за горизонтом, куда нужно обязательно улететь или уехать. И это, несомненно, парадокс - добровольное изгнание, самостоятельное деклассирование, потому что многие, после таких переездов, сталкиваются с логичной проблемой - занятием определённой ниши в обществе. И если человек не привык трудиться и добиваться результатов, то он автоматически встаёт на одну ступеньку с такими же полудикими беженцами за лучшей жизнью, которые хотят всё и сразу. Которые хотят толику уважения и понимания, но кто будет уважать тех, кто не уважает сам себя, не уважает память о своих предках?

И, может быть, всё это звучит для кого-то действительно дико, но такова наша русская ментальность - нельзя идти в будущее, забыв своё прошлое. Нельзя заменить историю, культуру и бабушкины рассказы погоней за наживой. Нельзя предать память поколений отцов. Только на этой основе создаётся что-то воистину значимое, потому что не прочитав ни одной книги, не услышав ни одной истории, не зная, что творилось раньше, невозможно построить хоть сколько-нибудь внятное будущее. Впрочем, история знает и другие случаи, когда группа лиц, посчитав, что недавно открытый континент вполне неплохо подойдёт им для создания собственного бизнеса, организует государство без прошлого - без корневой культуры, без корневой морали. Это очень напоминает те случаи, когда изгнанные из городов преступники сбиваются в банды или создают свои города. Например, Киев, основанный изгнанными из Новгорода разбойниками - об этом очень красноречиво рассказывает "Повесть временных лет":

"В то время быша в Великом Новгороде три брата кижики Кий, Щек и Хорив и сестра их Лыбедь. И се брате-ники и с сестрою их люти разбойницы великую пакость новгородцем творяще. Новгородцы же яша их 30 человек, вси храбри и мочни вельми, осудиша их повесити. Кий же с братию своею моляша князя Ольга со слезами, дабы их отпустил, и обещастася ити, иде же несть вотчины и державы.

Олег же умилосердеся над ними, отпусти их. Они же идоша от великого Новаграда два месяца и приидоша на реку Непр… и нача землю пахать своими рукама и славно жить, и к ним прихожаху многие и трудихуся тут. И потом созда градец, имя ему Киевец. В лето 6490 по убиении Кия великий князь Олег пришед и заложи град Киев Великий и по начальному имени и"

И логика создания подобных государств, в число которых, конечно же, входят и Соединённые Штаты Америки, достаточно проста - проще разрушить, чем создать. Или создать что-то не учитывая культурный и исторический контекст. Вероятно, именно эта простота привлекает людей, которые стремятся совершить как можно больше политических переворотов разных цветов - заметьте, не революций. Поскольку после революции изменяется жизнь страны и политический уклад - от монархии к социализму. Или от самодержавия к демократии. Всё остальное - всего лишь грызня у кормушки, когда одни выдавливают других. И ни один из кандидатов, как правило, не лучше, но ощущается чёткий след иностранного вмешательства извне - вмешательства людей, которых не просили совать свой нос, но которые видят собственную выгоду в смене той или иной власти. Люди же, в основном своём большинстве, привыкли разрушать. Они не думают, как из имеющегося получить что-то лучшее. Они думают, как разрушить имеющееся и создать новое. А на это потребуются сотни лет. И потом кто-то недовольный придумает такой же переворот уже для их системы. И эта песня хороша —  начинай сначала. А за всем этим стоит, конечно же, бизнес. Конечно же деньги. И уничтожение растущих политических систем в целях их культивации и недопущения ещё большего и буйного роста. 

И, если рассматривать нашего сегодняшнего героя поближе, то можно понять - все его произведения и труды, это некая квинтэссенция, покрова советской богородицы, которые единственные, как иногда кажется, удерживают Родину от распада. Во времена, когда активно пропагандируется позиция о том, что русским быть стыдно, когда западная коалиция наконец-то сняла маски и решила окончательно решить русский вопрос, только память о предках и их подвигах может спасти нас от разделения, раскола и расчеловечения, которые последуют за дроблением основных структур . У Книг не было Смысла, но был Замысел. Он представлял собой трехмерную панораму ожившего Палеха, хорошо памятную мне советскую иконопись на светлой лаковой подкладке, изображавшую при помощи золота, лазури и всех оттенков алого цвета картины мирного труда: заводы, драпированные трепещущим шелком, буйные пшеничные нивы и комбайны. <...> Замысел раскрыл надо мной сферу черного Палеха. Мрачные события былых и грядущих катастроф проступали красной ртутью на угольной полировке. Туда, где крошечным диодом пульсировало сердце советской Родины, обрушился жесточайшей силы удар, из погасшей точки побежали тонкие паучьи лапы географических трещин. Выкрошились мерцающие трубки границ, разошлись швы республик, и на дырявых рубежах новой ослабевшей страны сразу появился древний извечный Враг. Он раскидал в морях акустические буи, ловящие каждое движение глубин, закинул в космос невод тотального контроля. Невидимая рука с алмазным стеклорезом углубила трещины хрупкой федерации. По этим контурам намечен будущий раскол, сокрушающий и окончательный. В подножиях промышленных городов уже вырыты особые хранилища, и доступ к ним имеют только стерегущие тайну янки с надменными брезгливыми лицами. <...> Но есть особый тайный человек, владеющий сокровенным Семикнижием. Ему известно — покуда читаются Книги, одна за другой, без перерыва, страшный Враг бессилен. Страна надежно укрыта незримым куполом, чудным покровом, непроницаемым сводом, тверже которого нет ничего на свете, ибо возводят его незыблемые опоры — добрая Память, гордое Терпение, сердечная Радость, могучая Сила, священная Власть, благородная Ярость и великий Замысел.

Когда была преодолена советская и русская бытность как таковая, на территорию нашей страны хлынула культура, которую сразу стоило бы ограничить и принимать дозированно. Но мы не умеем отсчитывать то, что не измеряется ни одной мерой величины кроме времени. А чтобы чертополох этот расцвёл требуется очень много времени. Внедрение чужеродной культуры напоминает кормление голубей. Народ слетается сам. Охотно берёт из рук. Заклёвывает друг друга в очереди за бургером или в толкучке на Чёрную Пятницу. И, со временем, начинает думать стандартами и схемами, которые он сам и привык потреблять. И чем проще эта схема, чем больше в ней белого и чёрного, тем проще человек запоминает эту сигнальную морзянку. Никто не станет разбираться в серой морали. Никто не будет проверять факты, открывая и сличая исторические книги. Потому что факты никому не интересны. Интересно быть прогрессивным человеком, образ которого ежедневно дополняется по методичкам, высылаемым откуда-то из-за рубежа.

И что оставалось делать гражданину страны, руководство которой в одну секунду, также легко и просто, как и большинство граждан, заразилось чужеродным мышлением, в системе которого мы - всего лишь сырьевой придаток. И, когда в 90-ых годах ты видел во власти откровенных предателей, пот сам собой выступал на лбу. Эти люди, не чувствуя опасности (либо мороча голову всей своей аудитории), рассказывали, как же прекрасно и свободно можно жить. Но что это? Порнография, наркотики, бандитизм, разрастающиеся ниши шарлатанов и сумасшедших, которые при прошлом режиме были заметены под ковёр, теперь повсеместно расцвели буйным цветом. И можно бесконечно говорить о том, что предыдущая модель власти была слаба, имела внутри себя множество страшных червоточин. И маньяки с наркоманами тоже имели место быть в той системе. Но если ты живёшь по-соседству с теми, кто плодит тараканов, несмотря на всю свою внимательность и прилежность, ты обязательно найдёшь рано или поздно двух на собственной кухне. И когда в очередной беседе с соседом возопишь "Да что же это делается!", получишь логичный и сухой ответ - ваша кухня, вы и разбирайтесь.

После перестройки кухня стала общей. Но это не вы наставили на ум соседа. Но он прорубил дверь в вашу квартиру и натоптал в прихожей. Подарил хозяину вашего дома-крепости бутылку водки, до которой тот был так падок, растлил несовершеннолетних взрослыми фильмами, подарив им новый крутой видак. И детское мышление - неокрепшее, бунтарское, творческое - начало жадно впитывать всё то, что принёс добрый дядя-сосед. Когда же разложение достигло определённой стадии, и хозяевам вновь присоединённой квартиры стало уже не интересно что происходит на их же территории, лишь бы их авторитет сохранялся незыблемым, сосед вытравил у себя всю неконтролируемую заразу, разложил тараканов по баночкам, в которых иногда подкидывал их другим жильцам (и, что греха таить, использовал в собственном жилье, когда это было необходимо), заварил дверь, оставив лишь смотровое окно и начиная просовывать туда модные молодёжные ток-шоу, айфоны, литературу сомнительного содержания. Зачем всё это было нужно? Очень странный вопрос - затем, чтобы на фоне других тотально убитых и расчеловеченных семей, получить доступ к статусу управдома, способного снимать подати, отключать свет, воду и газ, шантажировать и растлевать, сохраняя в своих руках абсолютную власть над маленьким разобщённым домом под названием Земля.

И вот мы с вами открываем очередную книгу - Шолохова, Мисимы, Пелевина, Геймана, Фрая. И уже считываем эти коды, которые внутри нас создают невероятное кружение мыслей и идей. И нельзя забывать о том, что каждое произведение создаёт, в процессе своего постижения читателем, новый кирпичик, который ложится в стену нашей личности. Элемент этот дополняет несущую конструкцию для нашего личного внутреннего мира. У кого-то это булыжник, у кого-то суперсовременный эко-кирпич, кто-то мостит своё жилище брёвнами по заветам предков. Исходя из того, какое строение мы получаем на выходе, мы формируем окружающее наше жилище пространство. Выкапываем модный красивый бассейн, разбиваем вокруг дома грядки или высаживаем вишнёвый сад - выстраиваем наши личные принципы бытия, формируем онтологию, которая будет и далее вести нас по жизни. Единственное, что нельзя забывать, это то, что наша постройка - всего лишь одна из множества домишек и башен, стоящих по соседству, на границах наших правил и порядков. Но, поскольку чётких границ не существует, наши ландшафты частенько забираются один на другой. Кто-то строит на периферии завод по производству пропаганды, чей-то цветник залезает на чужое кладбище и тогда начинаются склоки и споры. И если в центре культурной области, на которой обживается каждый из нас, архитектура является приблизительно однородной, то на окраинах этого большого поля понятий, происходит борьба за спорные территории. Рано или поздно соседние государства, за счёт разницы в архитектуре онтологии их жителей, сталкиваются. И кто-то смотрит на чужие небоскрёбы как на угрозу, как на  пространство непонятное, невообразимое в системе собственных ценностей. Именно тогда директивами с той или иной стороны проводится чёткая разметка культур - это наша земля. Занимать её нельзя. Любые поползновения чужих ростков на нашей территории немедленно будут рассматривать, как насаждения  чужих ценностей.

Стоит признать, что борьба за интеллектуальную территорию - ведущий инструмент в процессе захватнической политики. Конечно же, имеют право на жизнь взаимовыгодные сосуществования культур и обычаев, обрядов и традиций соседних народов, со временем переплетающихся в один тугой узел и образующих общий социум, общий онтологический пласт. И если дровосеки с топорами, посланные кем-то свыше, прибудут на такую землю, то они долго будут чесать затылки, поскольку естественное культурное осеменение одних народов другими способно создавать самые фантастические побеги, рождаются новые виды, разделить которые по линии разреза уже не представляется возможным. Именно такие конфликтные точки и порождают множество территориальных споров, провоцирующих войны и поедание друг друга поедом со стороны некогда добрососедствующих культур. Создание и культивация, осознанное прививание своих привычек - более хищных, более жизнеспособных - соседнему народу воспринимается (и по факту - является) мягкой ассимиляцией. Потому что вновь взрощенные големы могут стать очень популярными у жителей окраин и добраться до центра онтологического поля, начиная выживать со свету полезные культуры, традиционные посевы и менее конкурентоспособные виды флоры и фауны, всегда чувствовавшие себя вольготно на исторических территориях.

И здесь возникает, конечно же, главный вопрос нашего сегодняшнего текста - а стоит ли в борьбе за многообразие взглядов, позиций и точек зрения насильно рассеивать семена умозрительных борщевиков там, где им не место. В хартиях оккупантов всегда будет прописано: "Мы за культурное многообразие!" Мы пережили подобное засевание в начале девяностых годов и скажите мне, вы чувствуете, что с тех пор многообразие действительно уродилось и плоды наших культур и трав стали уникальными? Или мы просто переняли традиционные для чужих областей мнения и мысли, внедрили их в свои головы и головы своих детей, создав бедственное положение, которое на корню изживает нашу собственную культуру.

И вот сегодня мы опять обязаны вернуться к традиционной бытности как таковой просто чтобы сохранить себя - Зощенко, Шолохов, Пушкин, Достоевский. Ведь почему основная борьба во время культурных революций всегда ведётся именно с языком, со словом? Не потому ли, что слово - основное, что даёт всходы на своей исторической родине? Не потому ли, что в процессе захвата чужих территорий нужно выломать лучшие образчики местных плодоносных деревьев, чтобы на их местах засеять свои семена, создать ростки чуждой цивилизации, которая позже поглотит всё пространство традиции и не создаст нового - нет. Взрастит чужеродную культуру, пригодную для жизни землепашцев, которым тут совершенно не место?

Перед моими глазами чередой разрозненных видений простерлись бессчетные годы. В маленькой комнате, где на окнах бархатные портьеры, за простым конторским столом сидит человек. Мраморная лампа с зеленым абажуром льет электричество на раскрытые страницы. Никто не заходит в комнату и никто не покидает ее. Мы видим чтеца со спины, его сутулые плечи, наклоненную голову в трепещущей диадеме света. Тот, кто читает Книги, не ведает усталости и сна, не нуждается в пище. Смерть не властна над ним, потому что она меньше его трудового подвига. Этот чтец — бессменный хранитель Родины. Он несет свою вахту на просторах мироздания. Вечен его труд. Несокрушима оберегаемая страна. Таков был Замысел Книг.